Москва постепенно забывает о том, что такое искреннее, обескураживающее и обезоруживающее высказывание современного российского композитора: достаточно вспомнить недавний фестиваль «Территория», где новые опусы соотечественников убеждали, как грамотно выстроенные конструкты, но тем и ограничивались. Хитрая игра с формой (вспомним и великого Эдисона Денисова, который, прожив год на парижскую стипендию от булезовского института IRCAM, добросовестно воспроизводил новейшие галльские достижения электронной музыки) отвлекала от непосредственных обращений к внутреннему миру современного человека. Можно было бы с этим смириться и искать душевной близости с родным и понятным XIX веком: с ужасом узнавать современное человечество в «Лулу» и «Воццеке» Берга или, скажем, в беспощадных «Солдатах» Циммермана -- и с холодным носом замечать игры молодых русских «стипендиатов» и «последователей». Если бы не мировая премьера оперы «Тентажиль» двадцатитрехлетнего композитора Сергея Неллера: первый спектакль в «Геликон-опере» заставил содрогнуться от ужаса перед беззастенчиво распахнутыми глубинами человеческого сознания, но второе представление оперы на страшный сюжет мистика Метерлинка подарило настоящий экстаз.

Новый спектакль «Умирающий отрок» объединил две одноактные оперы -- начала ХХ и XXI веков. В качестве пары к «Тентажилю» Сергей Неллер и художественный руководитель проекта Алексей Парин выбрали забытую оперу русского модерниста Владимира Ребикова «Нарцисс». Юноша, отвергший любовь нимф, пленяется собственным отражением и умирает от невозможности воплотить свою страсть в жизнь. Нарцисс поет у Ребикова высоким сопрано -- так же, как мальчик Тентажиль, которого сестры Игрена и Беланжера тщетно пытаются спасти от таинственной королевы. Поставил спектакль художник и режиссер Дмитрий Крымов, признанный мастер драматической сцены, теперь дебютирующий и в опере. И дебютирующий ярко и стильно: тонкими мазками он придает происходящему черты дьявольского фарса. В затянутом в черный креп зале «Геликона» действуют странные, иногда комичные, иногда страшные фигуры в пышных гипертрофированных черных костюмах: выбеленные лица, криво напомаженные алые рты, ярко красные пятна жестких изломов рук. Единственные «реалистичные» фигуры -- это куклы Нарцисса и Тентажиля. Очаровательный знайка-очкарик Нарцисс и утонченный кудрявый Тентажиль мастерскими стараниями двух кукловодов оказываются самыми одухотворенными существами. Крымов не инсценирует буквально безнадежную и беспросветную атмосферу метерлинковского ужаса, но как художник-эстет и мудрый режиссер создает к обеим притчам тонкий перпендикуляр иронии и остранения, иногда давая зрителю передохнуть, а иногда только усиливая ощущение неизбежной финальной катастрофы.

Чудовищно трудная партитура «Тентажиля» обрела превосходное звучание благодаря французской специалистке по современной музыке Нварт Андреассян, которая тоже дебютировала в Москве как оперный дирижер и в руках которой взрывы и затихания, страшные взбрыки и едва слышимые зловещие шевеления оркестра пульсировали живым дыханием.

Солистка «Геликона» Марина Карпеченко всегда была превосходной комической актрисой: Дмитрий Бертман часто обыгрывал и ее корпулентность и превосходный талант клоунессы, а ее Пятнадцатилетняя в Лулу неизменно вызывала хохот в зале. Теперь Карпеченко сыграла и спела, может быть, самую сложную и трагическую сопрановую роль в русской опере -- роль Игрены, с ее страшными скачками из самой глубины контральто на предельные сопрановые высоты. Безоглядно швыряя свой огромный голос в водовороты зубодробительной партии, она отдавала буквально всю себя изматывающей истерике страдания, ужаса и бессилия. Конечно, нельзя не упомянуть прекрасных геликоновских «первачей» -- то игривую, то зловещую Татьяну Куинджи (Эхо и сестра Беланжера), печального и значительного во всех проявлениях баритона Михаила Давыдова (рыцарь Агловаль) и очаровательную и простую Анну Гречишкину, чьим голосом пели Нарцисс и Тентажиль. Но именно Марина Карпеченко оказалась большим художником, способным на самые сильные человеческие и певческие эксперименты.

Между тем спектакль «Умирающий отрок» -- скорее всего одноразовая акция, в которой именитые профессионалы попробовали себя в новом качестве и дали жизнь, может быть, одному из самых радикальных и своеобразных сочинений последних лет.