В репертуаре театра «Около дома Станиславского» (разоренного пожаром и так до сих пор не отстроенного) появился новый спектакль -- «Старый, забытый...» Ставший частью триптиха, начатого театральным кабаре «Русская тоска» и продолженного спектаклем «Перед киносеансом». Зрители с удовольствием смотрят эти небольшие представления, во время которых можно и любимые песни послушать, старые и не забытые, и понаблюдать за действием, разыгранным участниками концертов -- персонажами, будто припорошенными пылью времени, такими слегка потрепанными, как вещи на антресолях, и столь же милыми. На этот раз в действие введены новые силы -- студенты третьего курса Щукинского училища, чьим мастером является художественный руководитель театра «Около...» Юрий Погребничко. Предъявить миру своих птенцов Юрий Погребничко решил под прикрытием заслуженных старых товарищей -- концертмейстером выходит на сцену бессменная исполнительница любимых романсов и песен Наталья Рожкова, в роли застенчивого поклонника юной барышни -- прославленный телевидением «дедушка моей мечты» Валерий Прохоров, и конечно, на сцене неизменное трио музыкантов: баян, гитара, фоно -- Николай Косенко, Юрий Кантомиров, Александр Кулаков.

Студенты же -- румяные, юные, свежие -- как бы в массовке. Впрочем, у каждого есть свои несколько минут славы, когда на авансцене они исполняют -- соло, или дуэтом, или квартетом -- специально для них подобранные номера.

Девочкам, почти автоматическим кордебалетом расположившимся на хоровом станке, художник Надежда Бахвалова сшила костюмы в духе конца 50-х -- начала 60-х (пышные юбки, тонкие талии), сделала прически-бабетты, подобрала туфельки и перчатки. Цыпочки, ладушки, красотки... Мальчики -- с характерными для актеров театра Погребничко выражением не типичных актерских лиц, в костюмах как из старого советского кино, где пиджачная пара спокойно уживалась с сапогами...

Песни поют того же времени, знакомые исполнителям не по жизни, а по старым фильмам. Песни всякие -- и блатные, и лирические. Девочка, похожая на Дину Дурбин, на отчетливо школьном английском исполняет «Естюдей», смешно жестикулируя. Под ефремовско-доронинскую «Нежность» некий простой такой парень на воображаемой полуторке, всем телом следуя за рулем, как будто преодолевает вовсе не московское бездорожье. Четверка девиц, каждая на свой лад замирая в какой-то отчетливо испанской позе из фламенко, поет «латинское», и одна вынимает трагически скомканный платочек, а другие ее сострадательно «поддерживают». «А я иду, шагаю по Москве» -- выводит хор мальчиков, один из которых чем-то неуловимо похож на молодого Никиту Михалкова. А колыбельную «Светлана», старшим Михалковым посвященную дочери вождя, лукаво поручено петь дочери самого худрука, тоже студентке этого курса.

Вообще же все как всегда, никакого ясного сюжета -- полуулыбки, как будто подмороженные жесты, намеки и недомолвки. Ни слова в простоте, да и слов почти нет -- только случайные обрывки фраз, фрагменты и цитаты. Забавно смотреть, как юные и еще очень неопытные артисты старательно и послушно выполняют задание режиссера. Как фиксируют рисунок, не всегда им до конца понятный, как последовательно держат строй и нарочито замедленный ритм, вытанцовывая своеобразный фокстрот, заданный им режиссером.

В сущности, это могло бы и не притворяться спектаклем, оставаясь тем, что есть -- уроком сценического состояния в театре Погребничко, но урок этот -- открытый. А если он открыт, то должна быть публика, а если есть публика, то все и складывается, рождается спектакль.

Такая вот наука. У каждого театрального педагога есть собственные приемы -- не только для обучения, но и для презентации своих питомцев. Некоторые держат их до последнего взаперти, не позволяя или по крайней мере не одобряя желания выйти наружу, например, чтобы сниматься в кино. Педагог Юрий Погребничко решил иначе, его новобранцы обкатываются в сражениях в самом нежном возрасте. Но не только их возможности, гладкие щечки, горячие глазки и трепетные души показывает он публике в этом ностальгическом и ироничном представлении. Это еще и мастер-класс режиссера Погребничко, где он решается продемонстрировать свои приемы в их чистом виде, так сказать, без прикрас.

Вот так, показывает он, это и делается. Текст спектакля рождается из как будто случайных вещей -- смотрите, как хорошо тот парень показывает верблюда, пусть это иллюстрирует «Караван Джафара Али»... Можно обойтись без текста, без сюжета и без развития характера -- куда больше можно сказать одним взглядом, движением. Вот маленький седой мужичонка по имени Валерий приглашает девушку на танец и ведет ее бережно и витиевато. А нахальный и бывалый пьяница выхватывает красотку, кружит залихватски небрежно и оставляет... Это и есть театр, по крайней мере театр Погребничко -- в угаданном по полунамеку настроению, переданной эмоции, нежной, как пыльца на крыльях бабочки, которую никак нельзя хватать грубыми пальцами наигрыша.

Это урок театрального слуха, где должно не сфальшивить в главном. Неважно, что половина участников не имеют голоса, музыкальность тут измеряют другими мерками... Театр -- это и есть эмоциональное состояние, которое можно разделить с другими людьми.

Поначалу спектакль должен был называться «Я хотел бы быть среди тех, кто сумел не родится»... Чем-то эта фраза из романа Евгения Шифферса «Смертью смерть поправ» показалась постановщику очень близкой -- она рефреном идет сквозь все действие. Но не тут то было -- молодая энергия учеников совершенно меняет общий тон спектакля; обычная для театра Погребничко интонация грустной иронии непроизвольно сменяется старательно скрываемой, но все же прорывающейся наружу счастливой улыбкой...