Лауреат премии «ТЭФИ», кино- и телережиссер из Ростова-на-Дону Кирилл Серебренников буквально ворвался в театральную жизнь столицы, поставив в Центре драматургии и режиссуры пьесу молодого автора Василия Сигарева «Пластилин». Спектакль сразу же привлек внимание прессы и был включен в программу проходящего сейчас в Москве фестиваля NET, целиком посвященного проблемам сценического воплощения современных текстов. Об этих проблемах с Кириллом СЕРЕБРЕННИКОВЫМ беседует Марина ДАВЫДОВА.

-- В одном из наших разговоров ты обмолвился, что время классической драматургии прошло. Можно как-то пояснить этот тезис?

-- Это, разумеется, моя личная история. Глупо призывать всех: давайте не ставить классику. Но для меня абсолютно ясно, что сейчас восприятие театрального спектакля, да и вообще восприятие мира, принципиально меняется. Мы имеем дело со зрителями эпохи компьютеров, Интернета, клиповой культуры. У них другое сознание. Оно не линейное, но сразу охватывает целое поле смыслов. А ведь еще десять лет назад все было иначе. Я как-то разговаривал с прекрасным питерским педагогом Анатолием Свидерским. Он говорит: «Я не знаю, как нынешних студентов актерского факультета учить. Методология терпит крах. У них даже ассоциативные связи выстроены не так, как прежде. И прежний метод «петелька-крючочек» уже не работает».

-- Я думаю, а что же вырастет из моего сына, который уже в восемь месяцев не отрываясь смотрит рекламу.

-- Вот видишь, ты восклицаешь: «Что же вырастет!» То есть как-то это оцениваешь. Но это не хуже и не лучше, чем было. Просто по-другому. Современный зритель способен к поглощению большого объема информации. Что же тут плохого? Просто современный текст должен быть иначе устроен. Но главное -- его должно быть гораздо меньше. У нас очень болтливый театр.

-- У нас в России?

-- Вообще. Хотя Европу я плохо знаю. Но думаю, у нас болтливее. Русская культура вообще реализует себя в первую очередь через слово. Вот сидят люди на сцене и говорят, говорят... У меня иногда такое ощущение, что наши артисты умеют играть только гортанью. Не плечами, не руками, не ногами... Современный текст должен сформировать современного актера.

-- Я пытаюсь вспомнить, спектакли каких режиссеров казались мне адекватными современности. И на ум приходят Кристоф Марталер, Саша Вальц, Жозеф Надж. Обращаю внимание, что обычно они работают вообще без текста. Или, как в случае с Марталером, делают авторские спектакли на основе собственных текстов. Так может вообще делать что-то свое, авторское?

-- Я не готов еще совсем отказаться от слова. Я скорее ищу новое качество слова. Когда много текста, это меня удручает, но когда его совсем нет, это тоже не для меня.

-- Но современные тексты, написанные для сцены, по-моему, в такой же степени не привязаны к реальности, как и современный театр. К тому же, на мой взгляд, они не очень хороши.

-- В том-то и дело, что они совершенно по-другому устроены. Они не материал для спектакля, а повод. Вот, например, «Пластилин» Василия Сигарева. Понимаешь, когда мы выкинули из пьесы все ремарки, то там осталось: «бля... ага... угу... отсоси...» и несколько симпатичных диалогов, к главному герою отношения не имеющих. А как это делать? Вот тут все и началось. Надо было придумывать спектакль по этому поводу. Я знаю, что сейчас во МХАТе собираются ставить пьесу очень популярных нынче братьев Пресняковых «Европа--Азия», и будут читать все ремарки. Это самый банальный и совершенно не продуктивный ход.

-- А тебе не кажется, что обилие ремарок в современных пьесах лишний раз доказывает, что их авторы по-настоящему не владеют драматическим жанром?

-- А почему драматический жанр -- это обязательно диалог? Они пишут картинку.

-- Но ты-то не будешь следовать этой картинке. Ты свою придумаешь.

-- Придумаю. И что? Почему все боятся современной драматургии? Потому что ее надо придумывать. Нужно не ставить текст, а сочинять спектакль. Есть такое важное слово «интерпретация». Вот «Чайку» можно интерпретировать. За ней есть шлейф сценической традиции (в этом месте все кричали, а я буду шептать). А у «Пластилина» -- нет. Его надо слепить -- во всех смыслах слова.

-- Я бы сказала, что нужно компенсировать то, что недодает текст.

-- В том-то и дело. За современную пьесу нельзя спрятаться. Она не вывезет. И сразу становится понятно, кто какой артист. Вот крикни сейчас, что нужна актриса на роль Нины Заречной. И выстроится толпа. А чтобы сыграть современную девочку из детдома, надо не только историю театра и литературы знать, но и жизнь. Надо обладать кучей качеств, которые забыты. Многие, даже считающиеся хорошими, артисты эту драматургию не умеют играть. Она их не обслуживает.

Заметь, что практически все современные драматурги -- это провинциалы, которые знают что-то про обычных людей. Ведь настоящих трагедий в среде пьющих слесарей больше, чем у кандидатов наук. А шекспировские страсти больше идут армянскому сапожнику из Нахичевани, чем интеллигенту из Москвы.

-- Попытаемся сформулировать это в сжатой форме: ты предпочтешь взять пьесу про полковника и сделать из нее «Макбета» современной сцены, а не интерпретировать «Макбета» как пьесу про полковника афганской войны. Не Медея будет Клавдией Ивановной. А Клавдия Ивановна Медеей.

-- Да. Это круче, это достанет, это пробьет. Это про меня, моим языком и с помощью приемов, которые на меня воздействуют. Это театр здесь и сейчас, а не там и тогда.

-- Ты добился славы, работая на ТВ...

-- Да какая там слава. Я получил «ТЭФИ» за документальное неигровое кино, которое мало кто видел. И я считаю для себя эту премию просто авансом. Равно как и «Пластилин», который стал моей первой постановкой в Москве, но на самом деле это мой 25-й спектакль. И когда меня называют молодым режиссером, мне смешно, потому что просто так получилось, что других моих работ никто не видел.

-- Замечательно, что ты все это рассказал, но смысл моего вопроса был в другом. Тебе не кажется, что твоя идея соответствия реальности легче реализуется на поле кино и телевидения. Почему тебя по-прежнему тянет в театр?

-- А есть ощущение непаханности поля. Кино ведь почти всегда основывалось на современных текстах. Крайне редко это экранизации. И еще реже они бывают удачными. Вот меня и тянет в театр. Много чего можно сделать.

-- Но ты согласен, что в современной российской драматургии нет фигур, сопоставимых со столпами современной западной драматургии -- Кольтесом или Ботто Штраусом? Жалкая у нас драматургия.

-- Так ведь и не будет ничего на пустом месте. Это вопрос пути, процесса. Вопрос времени. Эта история только начинается.