Музыкальный театр имени Станиславского и Немировича-Данченко выпустил первую балетную премьеру в своем отремонтированном (на деле -- заново выстроенном после пожара) театре. Этой премьерой стала «Золушка» в постановке Олега Виноградова -- спектакль детский и на многое не претендующий. Школьников на него будут выводить классами.

В 1964 году, когда Виноградов впервые поставил такую же «Золушку» в Новосибирске (он ее потом повторил не раз -- и в России, и в тогдашнем ближнем зарубежье, в Дрездене например), тогдашним критикам она казалась постановкой новаторской. Сейчас трудно сказать, почему -- ну разве что если сравнивать сочинения Виноградова с каким-нибудь образцовым «драмбалетом» вроде «Ромео и Джульетты» Лавровского, ну так тот был сделан еще до войны. Да, в «Золушке» сменился ориентир -- с текста на изображение (хореограф сверяется не с книжной сказкой, а со знаменитым фильмом с Яниной Жеймо), но танец так и не вырвался на свободу. И главное -- так и не услышана сложность музыки: в Прокофьеве увидено только ехидство, этакий он у нас стал советский сатирик.

Потому главная (и единственная) краска, которая используется для Мачехи, ее дочек, да и вообще всех героев за исключением Золушки и Принца -- гротеск. Не только дочки (по именам), но и весь мир вокруг -- кривляки и злюки. При этом сделано все очень «в лоб» -- королевский двор лишен хороших манер (придворные дамы точно так же, как невоспитанные сестрички, выставляют бедра и виляют попами -- долго и однообразно). А когда принц появляется-таки в поисках Золушки в ее доме, мачеха и сестрички встречают его в кружевном неглиже (будто только что купили где-нибудь в «Лейпциге» и так счастливы обновкам, что даже к гостю в них вышли).

Когда Виноградов делал эту «Золушку», сквозь уже застывший и сползающий коркой драмбалет прорезался новый интерес к классике и к ее редактированию как к способу самовыражения (наименее опасному с точки зрения существования в подцензурном мире). И в свой спектакль Виноградов специально ввел псевдоклассическую сцену -- перед отправкой на бал крестная ведет Золушку в свой мир, где кружатся феи и где девушка учится танцевать. В композиции перемешаны воспоминания о виллисах из «Жизели», о лебедях, о пригрезившихся Дон Кихоту дриадах -- в общем, этакий концентрат всего того, что оставалось в шестидесятых в репертуаре театров и на что снова становилось модным равняться.

Но, делая якобы ориентирующийся на классику балет, Виноградов не следует глубинным, старинным, совсем не бессмысленным правилам. В первом действии его Золушка танцует в сабо, фея дарит ей пуанты и учит танцевать на них -- переход из мира обыденного в мир волшебный сопровождается вставанием на пальцы, это очень древний мотив (балет как волшебство). Но мачехины дочки изначально танцуют на пуантах! Вот этого-то быть не могло, это лишает коллизию смысла (в старину таким персонажам выдавались «каблучные» партии).

В спектакле есть фрагменты, которые обязательно понравятся детям, -- дуэт Золушки с большим чайником, например (из под днища видны затянутые в черное ноги артиста), или игра Принца в солдатики со своей гвардией (Принц, правда, отдает честь своим войскам, поднося руку к голове без головного убора). Взрослые смогут одобрительно хмыкнуть, обнаружив, что платья, представляемые портным мачехе и ее дочкам, надеты на живые манекены (но только если не обратят внимание на то, что различным платьям не обеспечены в танце различные «характеры»). Но в целом эта «Золушка», начинающаяся с выхода на авансцену перед закрытым занавесом Феи и ее многозначительными жестами («сейчас, дети, расскажу вам сказку») и заканчивающаяся так же, годится только в качестве колыбельной. Да, я все понимаю про театр, кочевавший по съемным сценам, про кордебалет, который старается изо всех сил, я вполне способна оценить и обаяние Золушек (в разных спектаклях Наталья Сомова и Наталья Крапивина) и прыжки Принцев (Михаил Пухов и Георги Смилевски). Но однообразный, бедный по лексике и претендующий на «классичность» спектакль усыпляет неотвратимо и решительно.