На русской афише стоит странно изогнутое название «После вовлеченности»; приведен английский вариант -- Post engagement; а во Франции, где неделю назад «Провинциальные танцы» впервые показали этот спектакль, он и вовсе назывался VOSTOK 3 -- в честь фестиваля, заказавшего Татьяне Багановой постановку. Фестиваль этот регулярно показывает местным жителям русские труппы; в Москве же свеженькая премьера вошла в программу нового фестиваля Territoriя, желающего познакомить отечество с самыми нетривиальными западными спектаклями. Баганова вновь оказалась на границе культур -- двум станам не боец, а только гость случайный. Ну ей не впервой.

Но никогда ранее ее спектакли не были так мрачны. Сделанная восемь лет назад русско-языческая «Свадебка», с которой началась мировая слава хореографа, ошарашивала дикой энергией, конгениальной Стравинскому, кричала торжествующей, незлобной и блаженной силой. Аккуратные и причудливые спектакли льюис-кэрролловского цикла («Кленовый сад», «Полеты во время чаепития», Lazy Suzan) повисали над землей, как осенний лист, сияли неяркими тонами, выпевали затейливые танцфразы с отчетливым акцентом английской сумасшедшинки. Нынешний же получасовой спектакль, сделанный на музыку Эрве Леграна, разговаривает трудно, медленно и устало.

Мужчины с привязанными топорщащимися бородами, в потертых пальто и шляпах, женщины, широко расставляющие ноги, чтобы покрепче упереться в землю, -- все, время полетов и чаепитий прошло. На сцене очень темно -- все время; яркий желтый свет льется лишь из стоящих у правых кулис шкафчиков, похожих на гробики. Оттуда персонажи выходят и туда же прячутся, закрывая за собой дверку. Еще однажды свет возникает у них в руках -- друг на друга направлены фонарики. Но этот свет как был, так и исчез; и снова тьма египетская.

В спектакле нет поклонения этой тьме, но есть ее констатация. То есть и памятливый юмор есть (две женщины накрывают голову мужчины своими просторными юбками и уводят со сцены; он покорно бредет за ними; этакая домашняя версия баланчинской «Серенады»), и нехулиганский вызов есть (сидевшие на коленях у мужчин женщины срываются с места и по очереди, развернувшись на авансцене, залихватски задирают юбки, выставляя скрытые бельем задницы). Но более всего -- безнадежности; и самая темная сцена спектакля та, где женщины, вышедшие со спрятанными под платьями воздушными шариками, по очереди эти шарики протыкают: силуэты становятся обычными, «небеременными». У этого темного мира нет и не может быть будущего. Мужчины? О, мужчины в это время сидят рядком на лавочке и покачивают головами.

В этом спектакле нет надежных объятий и нет вообще ничего надежного, надежды тоже нет. Но нет и отчаяния, что очень чувствуется. В отчаянии обычно есть энергия, здесь же она стушевана. И кончается спектакль не взрывом и не всхлипом, он идет ровно, без кульминаций и обрывается неожиданно, на ходу, словно тому, кто говорил, больше говорить не хочется. Баганова сделала несколько путевых заметок на маршруте и отправилась дальше. А что дневник так мрачен, так автор в том не виноват.