Наблюдая за сентябрьскими беспорядками этого года в Венгрии, трудно было избавиться от ощущения дежавю: пятьдесят лет назад в Будапеште произошло восстание, которое началось практически по тому же сценарию. Почти те же лозунги -- «Свобода слова и печати» и «Долой правительство», те же силы -- студенты и примкнувшие к ним рабочие, тот же почерк -- тогда захват радиоцентра, теперь телецентра с требованием дать выступить оппозиции. Даже в забавном есть схожесть: тогда официальные дикторы призывали народ разойтись, «а то в воскресенье не состоится футбольный матч», а нынче в погромах подозревают в первую очередь футбольных фанатов. К моменту венгерского кризиса 1956 года в глобальной мировой политике произошло несколько определяющих событий: умер Сталин, закончилось противостояние в Корее, наладились отношения СССР с Югославией, советские войска ушли из Австрии в обмен на ее нейтралитет, были заключены дипломатические отношения между Советским Союзом и ФРГ, образован Варшавский договор. По всей Восточной Европе прокатилась волна десталинизации, социалистическая система пыталась реформировать себя сверху, «новый курс» должен был реабилитировать социализм, очистив его от откровенно дискредитированного репрессиями старого сталинского руководства. Выступления протеста в странах Восточной «советской» Европы начались сразу после смерти вождя Страны Советов. Первым открытым проявлением оппозиционных настроений стали массовые выступления протеста в Восточной Германии в 1953 году. ЦК СЕПГ опубликовало 10 июня решение о начале «нового курса» по исправлению «допущенных ошибок». Это спровоцировало манифестации протеста с требованием ухода советских войск и повышением уровня жизни. Выступления были подавлены военной силой. Но изменения политического курса произошли. В марте 1954 года между СССР и ГДР было заключено соглашение о признании государственного суверенитета ГДР. СССР отказался от оставшейся части репараций, передал находящиеся в его собственности немецкие промышленные предприятия, ГДР были предоставлены дополнительные кредиты на развитие экономики, сокращены выплаты на содержание советских войск. Не менее сложно сложилась ситуация в Польше. Выступления рабочих в Познани под лозунгом «Свободы и хлеба» в июне 1956 года закончились кровавым их подавлением (было убито более 60 человек). Если до событий в Венгрии многие в соцлагере (в основном интеллигенция) и левые интеллектуалы на Западе еще сохраняли веру в «третий путь», в совмещение плана и рынка, управляемости и демократии, в торжество реальности целей, направленных на улучшение жизни людей, то после разгрома восстания надежд почти не осталось. Имидж СССР, вполне приглядный в хрущевскую пору, даже в чем-то привлекательный, особенно после доклада о культе личности Сталина, широкой десталинизации, реабилитации политзаключенных, либерализации культуры, резко испортился. А события в Чехословакии в 1968 году окончательно развеяли иллюзии и вернули всех к биполярному миру.

К моменту венгерского кризиса 1956 года в глобальной мировой политике произошло несколько определяющих событий: умер Сталин, закончилось противостояние в Корее, наладились отношения СССР с Югославией, советские войска ушли из Австрии в обмен на ее нейтралитет, были заключены дипломатические отношения между Советским Союзом и ФРГ, образован Варшавский договор. По всей Восточной Европе прокатилась волна десталинизации, социалистическая система пыталась реформировать себя сверху, «новый курс» должен был реабилитировать социализм, очистив его от откровенно дискредитированного репрессиями старого сталинского руководства.

Выступления протеста в странах Восточной «советской» Европы начались сразу после смерти вождя Страны Советов. Первым открытым проявлением оппозиционных настроений стали массовые выступления протеста в Восточной Германии в 1953 году. ЦК СЕПГ опубликовало 10 июня решение о начале «нового курса» по исправлению «допущенных ошибок». Это спровоцировало манифестации протеста с требованием ухода советских войск и повышением уровня жизни. Выступления были подавлены военной силой. Но изменения политического курса произошли. В марте 1954 года между СССР и ГДР было заключено соглашение о признании государственного суверенитета ГДР. СССР отказался от оставшейся части репараций, передал находящиеся в его собственности немецкие промышленные предприятия, ГДР были предоставлены дополнительные кредиты на развитие экономики, сокращены выплаты на содержание советских войск.

Не менее сложно сложилась ситуация в Польше. Выступления рабочих в Познани под лозунгом «Свободы и хлеба» в июне 1956 года закончились кровавым их подавлением (было убито более 60 человек).

Если до событий в Венгрии многие в соцлагере (в основном интеллигенция) и левые интеллектуалы на Западе еще сохраняли веру в «третий путь», в совмещение плана и рынка, управляемости и демократии, в торжество реальности целей, направленных на улучшение жизни людей, то после разгрома восстания надежд почти не осталось. Имидж СССР, вполне приглядный в хрущевскую пору, даже в чем-то привлекательный, особенно после доклада о культе личности Сталина, широкой десталинизации, реабилитации политзаключенных, либерализации культуры, резко испортился. А события в Чехословакии в 1968 году окончательно развеяли иллюзии и вернули всех к биполярному миру.

«Руководство партии находится в состоянии прострации...»

Смерть Сталина в 1953 году привела к брожению во всем социалистическом лагере. Причем если в Советском Союзе активность ограничилась в основном кремлевскими коридорами и переделом наследства «отца народов», то в странах «народной демократии» она оказалась куда более широкой и угрожала падением просоветских режимов. В Венгрии почва начала уходить из-под ног Матияша Ракоши, который руководил страной в течение шести лет. Ракоши был одним из тех верных сталинцев из Восточной Европы, которые в самые тяжелые для коммунистов своей страны годы предпочитали вести борьбу за социалистическое будущее своей Родины поближе к центру Москвы. Уехав в 1940 году в СССР, он вернулся в Будапешт только в 1945-м вместе с советскими войсками. Поэтому ни о каком авторитете или популярности Ракоши ни в широких слоях общества, ни даже среди коммунистов речи не шло. Значительно популярнее были Ласло Райк, Янош Кадар, бывшие во время войны руководителями антифашистского подполья. Однако это обстоятельство поспособствовало тому, чтобы именно на Ракоши Советский Союз сделал ставку: будучи всем обязанным Москве и пройдя сталинскую политическую школу, колебаться он мог только вместе с генеральной линией. Кремль не прогадал. Отправив к 1947 году всех противников Венгерской партии трудящихся (ВПТ) в тюрьмы или глухое подполье, Ракоши начал строить социализм, полностью ориентируясь на сталинскую модель. В духе своего политического учителя он быстро нашел «внутренних врагов». В 1949-м был казнен вчерашний герой антифашистского Сопротивления и экс-министр внутренних дел Райк, в течение следующих лет по итогам показательных процессов были отправлены в тюрьмы еще несколько видных деятелей партии, среди которых был и Кадар. Чтобы ни в чем не отставать от «большого брата», Ракоши устроил в Венгрии почитание собственной фигуры наподобие того, что происходило в СССР в отношении Сталина.

Однако со смертью Сталина положение изменилось. Не вполне окрепшая к тому моменту диктатура Ракоши сразу же подверглась массированному давлению со стороны многочисленных недовольных, почувствовавших возможность перемен. К тому же в Москве события разворачивались по крайне неприятному для «вождя венгерского народа» сценарию. Венгрия должна была стать частью «либерального проекта» Лаврентия Берии, предполагавшего частичную либерализацию жизни социалистического мира. С этой целью по настоянию Берии премьер-министром Венгрии был назначен Имре Надь. Он также проживал в Москве, еще с 30-х годов сотрудничал с НКВД, но был чрезвычайно популярен в Венгрии, поскольку именно с его именем связывали земельную реформу 1945 года, которая наделила всех венгерских крестьян землей. Даже достаточно спокойное существование в годы «ракошизма» (в 1949-м Надь был обвинен в оппортунизме, но уже в следующем году, «покаявшись», вернулся на пост министра сельского хозяйства) не поколебало его популярности. Реформы, начатые Надем и получившее название «новый курс», заключались прежде всего в отказе от форсированной индустриализации. В начале 1955-го он все же был снова отправлен в отставку, а его реформы свернуты. Ракоши понимал, что после казни Берии за его главным противником больше нет мощной поддержки из Москвы, и не преминул этим воспользоваться.

Ракошистское «благоденствие» после отставки Надя длилось недолго. XX съезд КПСС стал еще одним ударом по Ракоши. Предназначенный прежде всего для внутреннего пользования доклад «О культе личности» парадоксальным образом оказал на другие страны куда большее влияние, чем на сам Советский Союз. Выяснилось, что многие члены ВПТ не прочь видеть своих реабилитированных в период премьерства Надя однопартийцев, в частности Кадара, в руководстве партии. Советская сторона была явно не готова к такому развитию событий. Посол СССР в Будапеште Юрий Андропов предупреждал Москву, что возращение Кадара на руководящие посты угрожает «единству партии». Еще больше об этом «единстве» беспокоился, естественно, Ракоши, который по случаю готовящегося возвращения Кадара в партию подготовил на него настоящий компромат. «Комиссия ЦР ВПТ (Центральное руководство Венгерской партии трудящихся - Ред.) обнаружила материалы допроса Райка, из которого видно, что в следствии по делу Райка личное активное участие принимал Кадар, являвшийся в то время министром внутренних дел. Из указанного материала вытекает, что в ходе следствия дела Райка незаконный нажим по отношению к ним с его стороны был применен в самой большой степени», -- сообщал Ракоши Андропову. О своей скромной роли он, естественно, умолчал. Самому Ракоши эта информация не помогла удержаться у власти, а вот Москва, возможно, воспользовалась ей впоследствии для того, чтобы сделать популярного в народе Кадара более сговорчивым.

Понимая, что ситуация выходит из-под контроля, Ракоши сам решил встать во главе движения по разоблачению культа собственной личности. Но проблема была в том, что самокритичность Ракоши явно запаздывала. К моменту, когда он решил разоблачить свои ошибки, сограждане успели сделать это за него. Ракоши припомнили все: и вождизм, и политические процессы, и еврейское происхождение. Некоторые венгры даже подозревали, что Ракоши является агентом западных спецслужб.

Рост недовольства Ракоши сопровождался ростом патриотических настроений. Со ссылкой на решения XX съезда КПСС венгерский писатель Шандор Надь объяснял, почему влияние КПСС на Венгрию должно быть сведено на нет. «XX съезд, по его словам, отметил, что с продвижением общества к социализму классовая борьба затухает, -- рассказывал один из присутствовавших на выступлении. -- Поэтому в Венгрии пора покончить с такими понятиями, как «кулак» и «классовая борьба». В Венгрии нет ни кулаков, ни классовых врагов, а есть «единая венгерская нация». Надь говорил о том, что нужно прекратить влияние «другого государства» на внутреннюю жизнь Венгрии, которая развивается своим особым путем». Ракоши и его приближенных обвиняли в том, что они предали интересы венгерского народа, не забывая опять же напомнить об их национальной принадлежности. (Многие члены политбюро ВПТ были евреями.) «После расправ над многими честными венгерскими национальными кадрами настроение многих коммунистических товарищей повернулось против евреев, находящихся в руководстве партии», -- объяснял Кадар.

Москва не могла поверить в то, что рост антисоветских настроений является следствием ее политики, подозревая внешний заговор. И ортодоксальные венгерские коммунисты умело подогревали эти настроения. «Они дословно повторяют то, что говорит «Голос Америки» и «Свободная Европа», -- характеризовал просоветский писатель Ш. Гергей настроения своих коллег по цеху. А ближайший соратник Ракоши Э. Гере рассказал Андропову в июне 1956-го, что «в последнее время правые элементы в борьбе против политбюро ссылаются «на югославский опыт» строительства социализма». Призрак «титоизма» пугал руководство СССР едва ли не больше мирового империализма, поскольку представлял собой реальный вариант построения социализма не по-советски. Неудивительно, что прибывший в начале июля в Будапешт представитель ЦК КПСС Анастас Микоян потребовал самых жестких репрессий в отношении оппозиционеров. Ответом ему послужило меланхоличное замечание Ракоши: «Аресты не помогут: арестуем одних -- появятся другие, арестуем других -- появятся третьи, и не будет этому конца». Микояну не оставалось ничего другого, как констатировать, что «руководство партии находится фактически в состоянии прострации».

Между тем в конце июня произошло событие, которое заставило советскую сторону отказаться от поддержки Ракоши. В руки его противников попали неопровержимые доказательства решающего участия «вождя» в деле Райка. После того как это стало известно, в Москве посчитали, что на фоне роста оппозиционных выступлений держаться за Ракоши больше нецелесообразно. 18 июля 1956 года он был смещен с поста первого секретаря ЦР ВПТ, а в состав ЦР, с согласия Москвы, был введен Янош Кадар, после встречи с которым Микоян писал, что впечатление от него «положительное». Победа противников Ракоши была лишь частичной, поскольку его место занял ближайший соратник диктатора -- Гере. Кроме того, на пленуме осуждалась деятельность оппозиционного и очень популярного Клуба Петефи, а заодно были подтверждены все социалистические догмы в их неизменном «сталинском прочтении», пусть и с приветствием решений XX съезда партии. Ни о каком суде над Ракоши речи, разумеется, не шло -- он отправился в СССР, где тихо скончался в 1971 году.

«Путь, неизбежно ведущий в тюрьму…»

После июльского пленума показалось, что ситуация в Венгрии нормализовалась. Кадара в Москве больше не боялись -- видно было, что он готов на контакты с советской стороной, тем более что работать ему предстояло под чутким руководством наследника Ракоши Гере. В свою очередь, в венгерском обществе укрепилось мнение, что перемены в руководстве партии связаны с влиянием советских руководителей, что сразу же подняло их престиж в глазах простых венгров. Даже назначение было воспринято как необходимая издержка реформирования.

Однако спокойствие оказалось недолгим. С первых же дней головной болью для нового руководства партии стал Имре Надь. Многие простые венгры полагали, что с уходом Ракоши исчезли препятствия для восстановления его в партии. Не против возвращения, возможно, были и некоторые члены венгерского политбюро, однако злую шутку с ними сыграла верность партийной этике. Исключал Надя не Ракоши, а партия, которая не может ошибаться. Поэтому в своих ошибках предлагалось покаяться самому Надю. Судя по всему, особой проблемы в этом не видели -- в конце концов, однажды, еще в куда более тяжелые времена Ракоши, он уже совершал такое «покаяние». К тому же Гере обещал стране реформы. Однако на этот раз Надь проявил принципиальность, которая страшно раздражала и венгерских, и советских руководителей. Микоян, который признавался, что считает ошибкой его исключение, даже предлагал объяснить упрямящемуся Надю, что несогласие с партией -- это «путь, неизбежно ведущий его в тюрьму».

Нерешенность проблемы Надя вкупе с задержкой начала обещанных реформ вызвали новый рост недовольства, кульминацией которого стала трехсоттысячная демонстрация, состоявшаяся в Будапеште 6 сентября, в день перезахоронения Ласло Райка и других жертв режима. Гере оказался в крайне неприятном положении. Народный гнев перенесся на него, ближайшего соратника Ракоши, которого, в свою очередь, считали истинным виновником смерти Райка. Через неделю после похорон Райка Гере вынужден был констатировать, что «Политбюро в ряде случаев не может влиять на решение вопросов». И ряд этот с каждым днем расширялся.

Советский Союз до конца не мог поверить, что происходящее в Венгрии объясняется распространившимся во всех слоях общества недовольством. Даже когда на это впрямую указал абсолютно лояльный Гере, Андропов отправил в Москву более чем парадоксальное сообщение: «Было бы точнее сказать, что агитация реакционной части интеллигенции основательно дезориентирует рабочих, рождает у них пассивность в политической жизни». Через несколько недель после этой телеграммы «пассивные» венгерские рабочие наглядно продемонстрируют Москве все, что они думают о выстроенной под ее чутким руководством политической жизни.

"Мы не будем останавливаться на полпути"

13 октября Имре Надь был восстановлен в партии. Еще через три дня группа студентов из города Сегед вышла из Союза трудящейся молодежи (венгерского аналога комсомола) и объявила о воссоздании Союза студентов венгерских университетов и академий, существовавшего недолгое время после войны и разогнанного ракошистским правительством. В течение следующих дней множество студентов со всей страны поддержали их почин. 22 октября к этому движению присоединились студенты Будапештского инженерно-строительного университета, которые выдвинули венгерским властям «16 пунктов». Учащиеся требовали вывода с территории Венгрии советских войск, формирования правительства под руководством Имре Надя, проведения свободных выборов на многопартийной основе, возвращения в страну и суда над Ракоши. Кроме этого студенты добивались урегулирования на равноправной основе отношений с Советским Союзом, который ко всему прочему подозревали в экономическом грабеже Венгрии через неравноправные и несправедливые договоры. На 23 октября была назначена мирная демонстрация под этими лозунгами.

Оказавшись поставленным перед фактом подготовки шествия, правительство Венгрии утром 23 октября попыталось отменить его. Однако уже через два часа, за семь минут до начала шествия, когда площадь перед памятником Петефи была уже полна народа, министр внутренних дел Венгрии дал разрешение на демонстрацию. Митинг, в котором приняли участие 10 тыс. будапештцев, начался в 15.00 по местному времени. Через несколько часов у памятника герою национально-освободительной революции 1848 года собрались уже 200 тыс. человек, среди которых помимо студентов, были рабочие и солдаты. Вечером постоянно расширяющаяся толпа направилась к зданию парламента, рассчитывая услышать своего кумира -- Надя. Тот не разделял восторженного настроения сограждан и лишь призвал их разойтись, пообещав замолвить за них словечко перед товарищами по партии.

Расходиться, естественно, никто не собирался. Скандируя «Мы не будем останавливаться на полпути, сталинизм должен быть разрушен!», демонстранты отправились к памятнику Сталину. Снести статую с наскока не удалось, пришлось пилить сварочным аппаратом. Повергнутую фигуру протащили до здания Национального театра, где демонстранты оплевали ее.

В качестве реакции на эти события Гере не смог придумать ничего лучше, как назвать их попыткой «пробить брешь в здании социализма, а затем распахнуть ворота перед капитализмом». Выступление Гере только подлило масла в огонь, вызвав новый всплеск возмущения, а сам он в одночасье стал едва ли не более ненавидимым, чем Ракоши. Вечером того же дня было принято решение о назначение Надя премьер-министром.

В ночь с 23 на 24 октября не спали не только в Будапеште. В Москве заседал Президиум ЦК КПСС, на котором после консультации с Микояном, Сусловым и председателем КГБ Серовым, находившимися все эти дни в Венгрии, было принято решение о вводе войск в Венгрию. Против «братской помощи» со стороны Советского Союза, судя по всему, не возражал никто и из венгерского руководства.

Вводя войска, Москва, видимо, рассчитывала, что удастся обойтись без кровопролития -- демонстранты должны были разойтись, по мысли советских руководителей и их венгерских коллег, лишь завидев столь серьезную противопоставленную им мощь. Однако эффект оказался прямо противоположным. С раннего утра 24 октября по всему Будапешту шли бои, причем советские военные, не имевшие четких указаний на случай вооруженного сопротивления, оказались заложниками ситуации.

На следующий день советские войска расстреляли мирную демонстрацию студентов. Начался частичный раскол даже в Советской армии: на сторону восставших перешли четыре советских танка, экипажи которых заявили, что не будут стрелять в рабочих. События 25 октября, получившие название «кровавый четверг», продемонстрировали две крайне неутешительные для советского руководства вещи. С одной стороны, войска оказались недостаточно идеологически подкованными, чтобы расстреливать мирных людей, с другой -- даже применение оружия не останавливало венгров. Интервенция провалилась.

«Гнев был направлен против всего советского и русского»

После событий 25 октября напряженность стала постепенно спадать. Москва давала сигналы, что готова рассматривать несиловые варианты решения проблемы, а новые венгерские руководители во главе с Надем занимались их поиском. Уже 25 октября возникла идея привлечь к руководству Венгрией нескольких левых некоммунистов. Понимая настороженность советских дипломатов в связи с этой возможностью, Надь объяснял, что это делается «в силу крайней необходимости, чтобы не упустить из рук руль управления». В тот же вечер Надь пообещал в скором времени начать переговоры о выводе советских войск. Для Москвы это также стало неприятной неожиданностью, но Надь, продолжая лавировать, сообщал советским представителям, что «ввиду массовых требований рабочих о выводе войск они, чтобы овладеть положением и сохранить влияние на рабочих, вынуждены были пойти на эту формулировку».

Между тем в эти дни меняется отношение Надя к происходящему на улицах Будапешта. Еще недавно он просил увеличить численность советских войск для борьбы с восставшими, а 28 октября на заседании политбюро с участием Микояна и Суслова он заявляет, что «нужно встать во главе тех огромных, мощных, народных сил, которые пришли в движение». По его словам, подавление акций протеста, продолжающихся по всей Венгрии, станет «трагедией», которая приведет страну к контрреволюции.

Через несколько часов после произнесения этих слов советские руководители, уже введенные в курс дела, обсуждали, как вести себя теперь. Любопытно, что будущие члены «антипартийной группировки» Молотов, Ворошилов и Каганович считали необходимым избрать жесткую линию, в то время как остальные их коллеги склонялись к более мягкому варианту. Решающим стал доклад Суслова, который констатировал постоянный рост антисоветских настроений. По его мнению, в случае продолжения интервенции страна может оказаться перед угрозой гражданской войны. Большинство членов президиума ЦК согласилось с доводами Суслова, и было принято решение, не выводя полностью войска, официально поддержать правительство Надя, несмотря на все возрастающее раздражение в связи с его не вполне определенной позицией.

Между тем обстановка в Венгрии не улучшалась. 29 октября Микоян и Суслов пишут в Москву, что «антикоммунистические элементы наглеют». Эти дни позже один из старых венгерских коммунистов охарактеризует, как «оргию националистической интоксикации». Отстраненная трудовым коллективом директор будапештского Театра оперетты рассказывала, что служащие театра «постановили отказаться от системы Станиславского, выбросить из репертуара все советское и русское». Просоветский американский писатель Стетсон Кеннеди, который в октябре 1956 был в Будапеште, рассказывал, что «гнев был направлен против всего советского и русского». Кульминацией этих событий стал самосуд и убийство 30 октября восставшими около 20 безоружных сотрудников будапештской парторганизации во главе с ее руководителем И. Мезе. Судя по всему, погром начался после того, как у одного из сотрудников госбезопасности, охранявших здание горкома, не выдержали нервы и он открыл огонь по толпе. Однако даже это обстоятельство не могло уменьшить то потрясение, которое испытало западное общественное мнение, которое до этого весьма сочувственно относилось к борьбе венгров за свободу.

Между тем с каждым днем радикализировались мероприятия, проводимые Надем. Судя по всему, новый венгерский премьер решил быть принципиальным до конца. Видимо, именно в эти дни он понял, что останавливаться на полпути невозможно. И даже угроза со стороны СССР уже не могла поколебать его решимость. Еще 28 октября он заявил, что в правительство будут привлечены деятели некоммунистических партий, распущенных при Ракоши. В тот же день он потребовал объяснений от Андропова в связи с непрекращающимися передвижениями советских войск по Венгрии. Тот ответил, что не располагает сведениями об этом. 30 октября правительство Надя объявило о возрождении в стране многопартийности. Наконец, вечером того же дня премьер заявил, что Венгрия выходит из Организации Варшавского договора и объявляет о нейтралитете.

И даже в этой обстановке советское руководство проявляло чудеса либерализма, а заседание президиума ЦК КПСС от 30 октября и вовсе могло стать историческим. Все высшие руководители страны сошлись на том, что политика СССР в отношении стран социалистического лагеря должна быть пересмотрена. Москва готова была начать вывод советских войск из государств-сателлитов. Однако уже 31 октября позиция советского руководства изменилась, и было принято решение о новой интервенции. Что изменилось за ночь? Судя по всему, лимит советского либерализма был исчерпан, когда стало известно о денонсации правительством Надя Варшавского договора. Кроме того, слишком велик был соблазн решить проблему посредством «маленькой, победоносной войны».

Как нельзя вовремя подоспел и Суэцкий кризис, который серьезно поссорил Вашингтон с его европейскими союзниками. В Москве это было, разумеется, неизвестно, но еще 24 октября госсекретарь США Даллас в частной беседе заявил, что европейцам не стоило бы обвинять СССР в том, что он делает что-то «само по себе неплохое». «Большой войны не будет», -- констатировал Хрущев. За все время восстания США постоянно объявляли о своем нейтралитете к событиям в Венгрии и о политике невмешательства во внутренние дела других стран.

«Выработать свою линию, к ней присоединить венгерских людей»

На заседании президиума ЦК Ворошилов предложил «выработать свою линию, к ней присоединить венгерских людей». Нужных людей нашли быстро.

1 ноября Янош Кадар зачитал заявление, в котором сообщалось о роспуске ВПТ как запятнавшей себя, создании на ее основе Венгерской социалистической рабочей партии. Он также заявил, что «славное народное восстание нашего народа, которое сбросило ярмо Ракоши» находится под угрозой контрреволюции. Когда это обращение транслировалось по радио, Кадара уже не было в Будапеште. Вместе с министром обороны Ференцом Мюннихом они тайно покинули страну и отправились в Москву. В течение следующих двух дней был разработан план интервенции, предполагавший образование «Революционного рабоче-крестьянского правительства» во главе с Кадаром, которому Надь должен был «добровольно» передать власть, а сам отправиться в изгнание в Югославию.

Интервенция началась в 4.15 4 ноября. В заявлении от имени «Революционного рабоче-крестьянского правительства» говорилось, что «правительство Надя не может и не хочет бороться с реакцией, оно фактически распалось, передав реальную власть в руки врагов трудящихся». Москва учла ошибки первой интервенции. Во-первых, советским войскам был отдан приказ беспощадно расправляться с сопротивляющимися, во-вторых, уровень идеологической закалки был куда выше, что исключало всякие братания.

Венгерская армия практически не сопротивлялась, более того, был отдан приказ разоружаться, к тому же во многом она была блокирована. Отдельные очаги сопротивления жестоко подавлялись. Силы были крайне неравны: на территорию Венгрии было введено 6 тыс. танков. Вошло 17 дивизий, общей численностью в 60 тыс. человек, половина сражалась непосредственно в Будапеште.

К концу дня столица Венгрии была занята советскими войсками. Надь и его сторонники укрылись в здании югославского посольства. Перед этим он, правда, успел подпортить СССР идиллическую картину мирного перехода власти, объявив вторжение незаконным. Однако это уже никого не интересовало.

Сразу же после подавления восстания начались репрессии против его участников. Всего в период с 23 по 31 октября, по официальным и, вероятно, заниженным данным, погибло 2652 венгра. Восставшие расправились с 37 согражданами, которых подозревали в сотрудничестве с СССР. С советской стороны было убито 640 человек, из них примерно половина в самые первые дни восстания. Имре Надь скрывался в югославском посольстве, пока 22 ноября не был выслан в Румынию, власти которой сдали его правительству Кадара. 16 июня 1958 года Надь был казнен по обвинению в измене родине.

***

С этого момента эмигрировали из страны более 200 тыс. человек. Только в 1989-м приговор в отношении Надя признан незаконным, и бывший премьер был реабилитирован. 23 октября, день начала восстания, стал национальным праздником Венгрии. В этот день в 1989 году была провозглашена Венгерская Республика. Советские войска оставались в Венгрии до 1991 года.