Обозреватель "Новой газеты" Анна Политковская, убитая в Москве в минувшую субботу, вчера была похоронена на Троекуровском кладбище. О гражданской панихиде, прошедшей, по данным некоторых информагентств, в понедельник, мало кто знал. О времени и месте похорон сообщили накануне вечером некоторые федеральные каналы. В итоге на кладбище собралось несколько тысяч человек, а церемония прощания, назначенная на два часа дня, затянулась до сумерек.

Кроме тех, кто не прийти не мог по определению, -- родственников, близких друзей и коллег по редакции, -- собрались самые разные люди. Среди них оказалось довольно много лиц из телевизора, но больше было все-таки других, совсем разных и по возрасту, и по социальному статусу. Им очень трудно подобрать какое-то общее название: читатели? единомышленники? Строгие обитатели офисов в хороших пальто и с дорогими букетами, совсем молодые люди с экстремальными прическами, очень бедно одетые диссиденты «первого призыва», активисты-лимоновцы во главе со своим лидером, мужчины и женщины из общественного комитета «Норд-Ост», мужчины и женщины из Беслана, журналисты и правозащитники из Чечни. Но в большинстве -- обычные люди.

В последнее время редко случается, что вместе безо всякой разнарядки свыше собирается так много таких разных людей. И, с другой стороны, каждый, кто был в этот промозглый октябрьский день на Троекуровском кладбище, наверное, подумал, что людей собралось не так уж и много. Двух с половиной часов хватило, чтобы все прошли мимо гроба. Но, глядя на несколько тысяч подавленных и напуганных людей, которые изо всех сил стараются объяснить себе случившееся, вряд ли кто-нибудь согласился с президентом Путиным, что убитая журналистка имела в нашей стране «минимальное политическое влияние».

«Интересно, а если бы Путин приехал?» -- предположил кто-то в плотной толпе идущих прощаться, сдерживаемой двумя омоновцами на входе в мемориальный зал. «Если бы Путин приехал, сначала мы увидели бы охрану. Охрана бы нас подвинула, и мы бы подвинулись», -- отозвался Алексей Симонов, руководитель Фонда защиты гласности. И словно в продолжение разговора кто-то с другой стороны предположил: «Что они скажут? Лодка утонула, башня сгорела, зрители «Норд-Оста» задохнулись, заложники Беслана сгорели, а Политковская? Убили?»

Анна Политковская много писала о Чечне. Не только о ней, конечно, но в последние годы в основном о ней. Она прошла практически всю вторую чеченскую войну. Так, как она, об этих событиях не писал никто: одним была интересна политическая изнанка, другим -- тактика и стратегия. А ей больше всего была интересна судьба маленького человека, оказавшегося на войне помимо своей воли, -- будь то солдат-срочник или житель разгромленного села. Некоторых из этих людей она спасала в прямом и переносном смысле -- из плена, из-под пыток, от смерти, болезней, ранений. По Чечне о ней ходили легенды. Можно было не соглашаться с тем, как эмоционально она писала о жути, творившейся на российском Кавказе в последние несколько лет. Но нельзя не согласиться с тем, что для очень многих людей, втянутых в воронку конфликта, она была единственной надеждой достучаться до остальных, кто остался на «большой земле», за краями этой воронки. Наверное, девять человек из каждых десяти живущих сейчас в Чечне нашли бы теплые слова для Анны Политковской.

К сожалению, кроме нескольких чеченских правозащитников о Чечне вчера напоминал лишь венок с надписью: «Защитнице чеченского народа от «Демократического союза». Между тем ситуация такова, что представителям официальных властей Чечни отнюдь не помешало бы приехать на похороны -- даже если православный обряд расходится с исламскими традициями.

Конечно, работая на «территории», Анна Политковская не раз рисковала своей жизнью. Но 7 октября 2006 года оказалось, что «территория» вовсе не укладывается в границы «зоны контртеррористической операции». В тот же день выяснилось, что буквально за два дня до смерти Анна Политковская в эфире одной из радиостанций сказала несколько весьма резких слов в адрес премьера Чечни Рамзана Кадырова. Она рассказала о своем очередном расследовании, касающемся применения пыток в контролируемых г-ном Кадыровым республиканских силовых структурах, и анонсировала материал, который должен был выйти в ближайшем номере «Новой газеты». Понятно, что пока не время всерьез говорить о версиях. Но это совпадение дало многим наблюдателям основание рассуждать о возможной мести.

Однако эта версия выглядит слишком натянутой. Конечно, в силовом окружении чеченского премьер-министра есть излишне эмоциональные люди, у которых очень размыты представления о пределах допустимого -- как с точки зрения российского закона, так и с точки зрения чеченской традиции. Но убить из мести или боязни огласки известного московского журналиста означало бы создать себе гораздо большую проблему. Криминальный скандал такого рода крайне невыгоден чеченскому премьеру в его нынешнем довольно престижном политическом положении.

К тому же взаимная нелюбовь Рамзана Кадырова и Анны Политковской имеет продолжительную историю, и если допускать акт мести, то совершено непонятно, отчего он должен был свершиться именно теперь. Если убийство Анны Политковской и связано как-то с чеченским премьером, то скорее всего это провокация со стороны его влиятельных политических оппонентов.

Дело в любом случае не в Рамзане Кадырове. Журналист, ведущий расследования на войне, неизбежно находит врагов, иногда -- врагов смертельных. Просто кажется, что если бы такого журналиста убили где-то в европейской стране, то у людей, пришедших проститься с ним, было бы больше уверенности, что убийц найдут и накажут, причем совсем не обязательно будут привлекать к делу высшие полицейские чины с громадными кокардами на высоченных тульях.

Когда убили Анну Политковскую, представители Генпрокуратуры оказались на месте через два часа. Но опыт учит, что расследование, взятое ими под контроль, скорее всего не закончится ничем. Это опыт случаев Владислава Листьева, Дмитрия Холодова, Галины Старовойтовой, мюзикла «Норд-Ост», школы №1 в Беслане. Опыта этого может прибавиться: убийцы Анны Политковской, кто бы они ни были, показали, что они могут и в Москве разговаривать со своими оппонентами и недругами так, как будто они находятся в прифронтовой Чечне.

Она просто давно уже доползла до Москвы, эта Чечня, где были утрачены рамки допустимого. Не в виде демобилизовавшихся контрактников с опасными формами посттравматического синдрома, а в виде новых, диктуемых войной правил поведения. И как раз тогда, когда большая часть читателей и зрителей утратила к Чечне последний интерес. Списки грузинских детей, собираемые в школах с устной санкции высоких начальников, -- это как раз по тем самым правилам.