В Екатеринбурге проходит главный российский смотр неигрового кино. Накануне его открытия в рамках первого Фестиваля американского независимого кино в Москве был показ фильм режиссера Алана Берлинера «С широко раскрытыми глазами», виртуозно смонтированный из разных отрывков -- от старых картин до houm-видео -- фильм-коллаж, в котором автор от первого лица рассказывает о своей бессоннице, ставит эксперименты над своим телом, посещает врачей, а по ходу заставляет зрителя задуматься о вопросах куда более важных, чем отсутствие сна. О том, чем его фильмы отличаются от традиционного документального кино, как удается собирать полные зрительные залы и игнорировать Голливуд, Алан БЕРЛИНЕР поведал нашему корреспонденту Наталии БАБИНЦЕВОЙ.

-- Ваша работа -- самое свободное кинематографическое высказывание последних лет. В то время как документалисты апеллируют по преимуществу к социальным темам, вы решаетесь говорить о себе.

-- Я уже двадцать лет делаю такие личностные фильмы. Это проект всей моей жизни. Здесь нет выбора -- этим я живу.

-- Но когда-то выбор все же был?

-- Есть такие аспекты человеческой личности, о которых можно рассуждать, только говоря о себе. У человека вообще ведь ничего нет, кроме собственного опыта, это единственное, чем он может делиться с миром. Я мог бы делать фильмы о вашей бессоннице или о чьей-нибудь еще, но я бы никогда не смог раскрыть эту тему так глубоко, если бы не спрашивал самого себя. Тут есть вызов, но я хочу быть предельно честным, хочу показывать проблемы, так сказать, с изнанки. Возможно, документальное кино сейчас ориентировано на социальные темы, но я хочу делать то, что мне интересно. Позиция человека, поучающего мир, -- не моя. Я больше люблю задавать вопросы и не находить на них ответа. Я не собираюсь снимать коммерческое кино и не мечтаю о сборах.

-- Как ни странно, хотя вы говорите только о себе, многие зрители идентифицируют себя с вами. В вашем фильме часты моменты спонтанности происходящего. Насколько это ощущение закладывается в фильм заранее?

-- Я вначале очень мало знаю о фильме. Фильм -- это как путешествие. По ходу съемок делаю открытия. Я хочу провести исследование своего опыта и, решаясь на этот путь, не знаю, что меня ждет в финале. В традиционном варианте у фильма есть продюсер, режиссер, сценарист; я же один во всех лицах.

-- Вчера после просмотра один зритель сказал: «Этому режиссеру веришь -- он одинок перед всем миром».

-- Ну в жизни я не очень одинокий (смеется). А в фильме я один, это правда. Но есть масса других людей, которые, как и я, страдают бессонницей. У нас негласное сообщество. Мне нравится одному работать над картиной. Писатель пишет наедине с собой, художник наедине со своею кистью -- это единственно возможное условие для творчества.

-- Столь сложный монтаж, как в вашем фильме, не может быть результатом спонтанной работы. Все-таки когда вы беретесь собирать картину, то держите в голове ее рисунок?

-- Я стараюсь, чтобы каждый кадр был совершенен. Это колоссальный труд -- делать такой фильм-коллаж. Мой любимый российский режиссер -- Дзига Вертов. У него я и учился монтажу. Мне хочется, чтобы, с одной стороны, монтаж производил впечатление очень точной работы, а с другой -- казался спонтанным. Монтаж -- это как музыка. Я хочу, чтобы мои фильмы производили впечатление потока мыслей, где есть и хаос, и сюрпризы, и своя логика.

-- В фильме вы видитесь человеком, коллекционирующим и потребляющим визуальные образы. Насколько это общая метафора современного человека?

-- Во многом. Я стараюсь, чтобы фильм работал на нескольких уровнях. На одном уровне это автопортрет человека, страдающего бессонницей. Но смею надеяться, что в каком-то смысле это и портрет того мира, в котором я живу. Время делает меня таким, какой я есть, а я в свою очередь отражаю время. Это двусторонний процесс. В начале режиссерского пути я заключил своеобразную конвенцию с самим собой: дал слово, что буду ежедневно собирать трогающие меня визуальные образы. Вы видели в фильме, как много их накопилось за двадцать лет (смеется). Я ничего не выбрасываю: вырезки из журналов, фотографии незнакомых людей, отрывки из чужих фильмов, хроника, домашнее видео -- все храню и потом использую. Современный человек ежедневно потребляет сотни, тысячи образов. У каждого из нас в голове есть такая копилка. Этот поток информации сводит нас с ума: мы не ложимся спать, потому что не можем остановиться: выключить телевизор, выйти из Интернета...

-- В вашем фильме создан портрет человека, который не спит. Но за этим читается мысль: человек, делающий кино, и не должен хотеть спать, потому что кино -- самый яркий и замечательный сон.

-- Самое лучшее, что есть в искусстве -- это ирония и противоречия (смеется).

-- Простодушный зритель часто воспринимает вашу иронию всерьез. Люди в зале искренне хотят вам помочь преодолеть бессонницу, готовы поделиться рецептами.

-- Это хорошо. Это правильно (смеется).

-- Есть ли у вас на родине адекватный зритель?

-- Вы удивитесь, но у меня с этим все в порядке. Мои фильмы показывают по американскому телевидению. Меня регулярно приглашают на Сандэнс-фестиваль, куда отбирают только 16 картин. Меня балуют стипендиями. Компания HBO (производитель «Клана Сопрано» и «Секса в большом городе») выделила мне деньги на то, чтобы я снимал фильмы о себе. А когда спрашиваю, есть ли какие-то пожелания у генеральных продюсеров, они отвечают: «Только одно -- снимай так, как ты это всегда делаешь». Это необычно.

-- Я с трудом представляю, чтобы такая заявка прошла на российском телевидении. Здесь есть стойкое убеждение, что документалист должен быть озабочен социальными вопросами.

-- Раз так, не уверен, что я режиссер-документалист. Мое кино называют по-разному: экспериментально-документальное, личное эссе, киномемуар, персональный неигровой фильм... Мне это безразлично. Для меня самое главное -- сломать границы и найти новую форму повествования. Я снимал фильмы о себе, своем отце, деде, семье («Семейный альбом»/ Family Album, 1988) и даже о своем имени («Сладчайший звук»/ The Sweetest Sound, 2001). Все фильмы на одни и те же темы -- самоидентификации, жизни, смерти, любви, отношений с близкими. Для меня это важнее, чем актуальные политические проблемы, которые сегодня одни, а завтра другие. Я уверен, для вас тоже (смеется).

-- Ваши фильмы -- уникальное явление и для США. Ваши коллеги в основном снимают фильмы про инвалидов и маргиналов, их волнует тема насилия, они критикуют буржуазное общество и не слишком часто говорят о себе и тем более от первого лица.

-- Большинство художников, начиная работу, думают, что они уже знают о жанре. Документальное кино о социальных вопросах играет важную роль в обществе. Я рассматриваю неигровое кино либо как окно, либо как зеркало. Традиционное документальные кино -- это окно. Окно, через которое зрители сморят на мир и узнают о существовании других людей и других проблем. Мое кино скорее зеркало. Зеркало, в которое ты смотришь, чтобы узнать что-то о себе. В фильмах я задаю много вопросов. Именно эти вопросы и важны. Ответы совсем не обязательны.

-- Но современный зритель ходит в кино не затем, чтобы ему задавали вопросы. Он ждет, что его будут развлекать.

-- Я борюсь с этим своими фильмами. Документальное кино сейчас приходит в кинотеатры, по крайней мере в США. Зритель устал от Голливуда, ему интересно увидеть какую-то другую правду. И тут важно соблюсти баланс между тем, чем вы действительно увлечены и что нужно и можно показывать.