Если судить формально, то сентябрьские журналы одарили нас тремя «событийными» сочинениями. «Знамя» завершило публикацию романа Анатолия Курчаткина «Цунами». «Новый мир» обнародовал рассказы Владимира Маканина «Нимфа» и «Старики и Белый дом». «Дружба народов» начала печатать роман Мариса Ивашкявичюса «Зеленые» (перевод с литовского Георгия Ефремова). О вызвавшем в Литве громкий долгоиграющий скандал романе Ивашкявичюса (автор известен у нас пьесой «Мадагаскар», поставленной Римасом Туминасом и показанной этим летом в Москве) резоннее будет говорить по завершении публикации.

Разговор о новой прозе Маканина тоже стоило бы отложить, но не получится. Дело в том, что нам предъявлены фрагменты из готовящегося к изданию романа «Испуг» (он, по слухам, должен был выйти к осенней книжной ярмарке, но почему-то притормозил). «Испугом» (и романом) стало то, что прежде Маканин именовал книгой «Высокая-высокая луна», то есть цикл историй о шалеющем от лунного света и охочем до юных дев старикане Петре Петровиче Алабине. «Алабинские» и смежные с ними истории Маканин печатает в «Новом мире» уже пять лет (в октябрьском номере за 2001 год появилась «Однодневная война», где герой еще не просматривался, но рассказ этот позднее несколько раз поминался автором как часть цикла). Затем появились «Неадекватен» и «За кого проголосует маленький человек» (2002, №5), повесть «Без политики» и рассказы «Долгожители», «Могли ли демократы написать гимн...», «Боржоми» (2003, №8--11). Наконец, автор угробил Петра Петровича в повести «Коса -- пока роса» (2004, №11), о которой я вскоре написал довольно подробно и с большим раздражением (см. «Время новостей» от 26 ноября 2004 года). В финале этого текста говорилось: «Есть слабое утешение. «Проект» вроде бы исчерпан. А у позднего Маканина выморочные и живые тексты идут чересполосицей». Как видим, я ошибся: «проект» прирос новыми компонентами, призванными «укрупнить» и «поднять» представленное ранее. В «Нимфе» Маканин предлагает взглянуть на старика Алабина сквозь мифологическую призму. Петр Петрович обратился к психиатру (психоаналитику), и тот ему объяснил, что, во-первых, Алабин не один такой, а во-вторых, он и его товарищи по несчастью суть сатиры, коим выпала горько-сладкая участь подглядывать за равнодушными нимфами, иногда имитирующими испуг, а иногда попросту не замечающими козлоногих шутов-любострастников. В порядке исцеления Петр Петрович и другие «сатирмэны» созерцают разнообразные живописные полотна, на которых зафиксирован их сюжет, впрочем, предпочитая пялиться на живую «нимфу», что удачно расположилась в доме напротив. Да, миф -- штука сильная. И картин соответствующих написано было немало. (Маканин с материалом поработал основательно.) Только смысла в алабинской истории от того, по-моему, не прибыло. Как не прибыло его от новой версии визита Алабина в здание на Краснопресненской набережной, куда старик наш сопровождал разбитную красотку-наркоманку в исторический день -- 3 октября 1993 года. Прежде сюжет этот был описан в повести «Без политики»; теперь -- в рассказе «Старики и Белый дом». Пережив обстрел, Алабин вспоминает группу стариков, что глазели на пристанище Верховного совета РСФСР и чего-то ждали. «Если б сквозь тьму их сейчас увидеть (из окна?), я помахал бы старикам рукой: мол, все в порядке... все путем!.. Я бы им крикнул эту свою мысль, что никакая новая Россия здесь, старички, не рождается... Я это понял наверняка... Потому что я был изнутри... я из самых кишок понял <...> Не бывает ни новых Россий, ни новых Англий, ни новых Франций. Ау, старики!.. НЕ БЫ-ВА-ЕТ. Давайте-ка хором. Повторяйте за мной все вместе. НЕ БЫ-ВА-ЕТ!..» Сегодня такой хор запросто составится -- пожалуй, конкурс объявлять придется. Но дослушаем Петра Петровича: «А то, что был обстрел, что обваливались стены... стекло под ногами... убитый возле лифта, сидит, ноги раскинуты буквой «V»... И то, что кровь, что мертвые и контуженные, -- это, мужики, просто... это совсем просто, это просыпается новая Власть. Проснется... Не новая Россия, а новая власть. Вот и все. Ничего особенного, старичье. Это бывает. Это ведь у всех время от времени бывает. Это просто испуг. Ничего особенного». Ладно, испуг так испуг. Дождемся завершенного «Испуга» -- может, что-то поймем. Пока -- сомнительно.

И все равно неудачи (или то, что мы по близорукости принимаем за неудачи) Маканина интереснее много чьих «правильных» изделий. Кажется, в «Старике Хоттабыче» был такой гнусный персонаж -- американский миллионер, гордо сообщавший, что его отпрыски (вестимо, столь же злонравные) любят играть в «банкир и бандит». Этой пагубной страстью заразились многие постсоветские литераторы, «сочиняющие про» все тех же «банкир и бандит» (иногда к сладкой парочке пристегивается «чекист», он же -- «шпион»). Кроме гламурной банкиро-бандито-чекистской мифологии в романе Курчаткина «Цунами» обработаны туристические впечатления от Таиланда и расхожие интеллигентские рассуждения о нашей многогрешной реальности и грядущем возмездии. Рассуждения как рассуждения -- за рюмкой и не такое послушаешь. Таиланд тоже удался (если сам Курчаткин в далекой стране не бывал, снимаю шляпу перед составителем рекламного путеводителя, который автор пустил в дело). Ну и, конечно, «кидалово на бабки», наезд, шантаж, оборотни (без погон, но при должностях), щемящее ретро (раннеперестроечное сборище Демсоюза с участием неназванной, но узнаваемой Новодворской), вежливый оскал акулы американского капитализма. Даже роковая любовь есть, не говоря о сексе и идейном отказе от оного. Главный герой, укрывшийся от проклятой России в улыбчивом Таиланде, гибнет от приснопамятного цунами. Зовут его Радослав, чем только он, собственно, читателю и может запомниться. (Впрочем, богатенькие, но, как выясняется, не хуже карамзинской крестьянки «чувствовать умеющие» девицы находят в Радославе тьму достоинств. Что ж, сердцу не прикажешь. Особенно если так нужно автору.) В предыдущем курчаткинском романе «Солнце сияло» («Знамя», 2004, №3--4; отдельное издание -- М., «Время», 2004) «банкиро-бандитских» игр и «абличения» сладкой жизни тоже было невпроворот, но там был еще и счастливо найденный (увиденный, придуманный) герой -- за этого живого человека автору простили и домодельные философизмы, и сомнительность сюжетных мотивировок, и явные длинноты, и приглаженность слога. Был герой -- получился роман. Этого о «Цунами» нельзя сказать, даже оглядываясь на удручающее безрыбье (безроманье) 2006 года.

То ли в связи с этим самым безроманьем, то ли готовясь к очередному туру борьбы за премию Юрия Казакова, два журнала выдали россыпи рассказов. Отбирали от автора -- по тексту (только у Маканина два). «Новый мир» выловил семь опусов, «Октябрь» -- пять. Три из них, на мой взгляд, стоят внимания просвещенного читателя. Это «Любовь после «Дружбы» Олега Зайончковского («Октябрь») -- простодушная, щемящая история о том, как мальчишечья, случайная, шальная «первая любовь» вдруг -- буквально в последней строке рассказа -- заявляет о своем вечном и неизменном праве властвовать над героем. Это «Аргун» Дмитрия Бабченко («Новый мир»), рассказ гораздо более жесткий и страшный, чем те -- тоже «чеченские» -- тексты, за одни из которых молодого прозаика превозносили до небес, а за другие именовали исписавшимся. Это «Обыск» Сергея Солоуха («Новый мир»), где всегдашняя стилистическая щеголеватость автора удачно соединилась с горьким (но никак не черным!) юмором. Оказывается, и о том, как чекисты нынче «работают» с почему-то не угодившими им фирмами, можно писать без пафосного пережима и фальши, заботясь о сюжете, обеспечивая финальную неожиданность и сохраняя приязнь к живым людям. Если учесть, что в августе «Знамя» напечатало значительный рассказ Бориса Иванова «Убит на переправе» (написан сорок лет назад «в стол» -- вообще-то давно пора опубликовать прозу мэтра питерского андеграунда книгой!), а «Новый мир» -- толково настроенный «Мобильник» Михаила Бутова (по-моему, не повесть, а несколько разбухший рассказ), то читательский пессимизм можно и поумерить.