В «Театриуме на Серпуховке» Владимир Мирзоев поставил «Дракона», самую жестокую из театральных сказок Евгения Шварца. Как только занавес открылся, зал (1010 мест), увидев, что находится за занавесом, дружно сказал: «Ух!»

Почти всю сцену занял медный котел в разрезе, придуманный Аллой Коженковой и сделанный в мастерских Ивана Шарко: 13х6 м, общий вес конструкции -- 2,5 т, медь (0,6 т) настоящая. Программка гордо сообщает, что первый монтаж этого монстра занял семь часов, что грязь в котел будут качать целых шесть насосов (то-то там поверху какие-то подозрительные трубы, а на авансцене решетчатый водосток) и что состав грязи (цыц!) запатентован.

Впечатляет. Мирзоев и Коженкова всегда знали, как поразить зрительское воображение с первой же секунды действия.

По клепаным стенкам котла там и сям -- скобы для ползания, приступочки для сидения, дверцы для неожиданных появлений/исчезновений. Еще актеры могут скатываться по стенкам вниз, как дети с горки. Они уж у Мирзоева накатаются, будьте покойны.

К донышку приварено нечто среднее между калмыцкой юртой и птичьей клеткой, спереди дверца. Только она и позволяет Ланселоту (Егор Пазенко), Эльзе и ее отцу Шарлеманю (Екатерина Гусева и Владимир Антипов), Бургомистру и его сыну Генриху (Ефим Шифрин и Лера Горин) выйти на сцену нормально, без катания по стенкам. Через нее же на сцену выползает Дракон. Сначала, как предписано драматургом, головы: первая (ухарь-солдафон с кольцами в ушах) -- Сергей Лобанов; вторая (вежливый упырь) -- Арман Хачатрян; третья, главная (демоническая красавица: черные кудри, сияющие глаза, бриллиантовая брошь на черном жакете, стек, галифе и т.п.) -- Марина Есипенко. Затем -- придуманное режиссером тело. То есть это мы, зрители, должны догадаться, что семнадцать босхоподобных существ, тянущихся вереницей, слипающихся в кучу, свивающихся по двое, суть тело Дракона; в программке они обозначены как «горожане». Догадаться, впрочем, нетрудно. Все реплики «горожан» -- трусливых обывателей, честных ремесленников, подруг Эльзы -- режиссер из пьесы вымарал, оставив одну-единственную, хором скандируемую: «Убирайся-прочь-от-нас!» Обращено к Ланселоту.

Во втором действии, ближе к концу, от стенки котла отъедет и медленно опустится вниз центральная часть: получится узкий дугообразный помост. Алла Коженкова устроит на нем экстравагантное дефиле: семнадцать костюмов (лен, набивной шелк, ручная роспись), выполненных в духе галлюцинативной ориенталистики, и еще одно платьице с секретом: вроде бы простенькое, зато съедобное, из тонко раскатанного теста. Кто помнит пьесу, без труда догадается, что это платье Эльзы, ставшей невестой Бургомистра. Ефим Шифрин, ведущий Екатерину Гусеву под ручку, будет рвать это тесто сначала руками, потом зубами и пожирать кусок за куском. Изображаемое им удовольствие выглядит, скажем так, не вполне натуральным, но искусство требует жертв. Если в финале спектакля не придуман какой-нибудь из ряда вон выходящий кунштюк, значит, этот спектакль поставлен не Мирзоевым.

Grand-Cotel Аллы Коженковой, точнее, та его половинка, в которой живут персонажи (во второй, понятное дело, сидят зрители), придется по вкусу всем без исключения: и простодушным любителям диковин, и тем, кто способен профессионально оценить мощь и выразительность сценографического решения. Мнения об остальном, как я полагаю, разойдутся.

Владимиру Мирзоеву одинаково любы и тонкость, и хлесткость театральной игры; в самых счастливых спектаклях эти качества соединяются. «Дракон» -- спектакль не самый счастливый, тут что-то не срослось. И все же в спектакле есть внутренняя логика, есть очень и очень эффектные сцены, скажем, танец Эльзы под грязевым дождем или допрос, который трое Генрихов учиняют трем Эльзам (простое и наглядное объяснение того, что со смертью Дракона жизнь нисколько не изменилась), есть кураж и юмор, без которых Мирзоев на люди вообще не выходит. Наконец, в нем есть самое ценное: тонкий, доказательный разбор человеческих отношений.

Вот хотя бы разговор Ланселота, только что бросившего вызов Дракону, и Эльзы, которая защищается показным равнодушием к собственной судьбе: ну Дракон, ну смерть -- ну и что? Герой Егора Пазенко донимает обреченную девушку своими вопросами: неужели вам себя не жалко? а отца? а с подружками расстаться? а с женихом? -- неужели совсем ничего не жалко? Он старается вернуть Эльзе любовь к жизни и самоуважение, а она месит тесто (ну да, то самое, для платья) и на все отвечает: не-а. Себя не жалко вот почему, а отца -- вот почему, а жениха Генриха утешил Дракон, взяв в личные секретари. Все очень логично, очень безучастно. Только тесто она мнет все яростней: сперва пальцами, потом ладонями, потом изо всех сил, локтями, потом коленом по нему, проклятому, коленом! И когда Ланселот подытоживает: «Дракон вывихнул вашу душу, отравил кровь и затуманил зрение. Но мы все это исправим» -- отвечает, не скрывая злости: «Не надо. Если верно то, что вы говорите обо мне, значит, мне лучше умереть». И это только верхний слой умной, гибкой актерской игры.

А потом режиссер, вспомнив о своей любви к театру масок и гримас, выводит на сцену Шифрина, строя всю роль Бургомистра на одной ноте. Мирзоев любит составлять театральный ансамбль из инструментов, знающих только один звук; стоит вспомнить, что в музыке это очень любил Сергей Курехин, культурный герой поколения. Подбирать монотонности друг к другу, создавая из них нечто яркое, переливчатое -- большое искусство и большая радость. Но ведь не все же умеют быть так пленительно однообразны, как Максим Суханов! Шифрин, по-моему, как раз не умеет.

А потом на сцену вышел «Second Hand Band», и вокалист затянул «Романс черта» из «Шествия» Бродского, корежа первую строку, и мне стало нехорошо. Я не люблю, когда к стихам высшего качества примазывается чужая музыка, им достаточно своей собственной, внутренней; я терпеть не могу, когда стихи обрубают на середине, -- в общем, пока «Second Hand Band» не угомонился, я чувствовал себя, как бедный Веничка в ресторане Курского вокзала. «Музыка с какими-то песьими модуляциями» -- ах, как гениально это сказано! Но может быть, режиссеру такая и была нужна?

Я вполне способен вообразить себе зрителя, которому Шифрин, дефиле Коженковой, музыка «Second Hand Band» (справедливости ради скажу, что заунывную лейттему для спектакля они сочинили отличную) доставят куда больше удовольствия, чем тонкости драматической игры, радующие меня.

Это ничего. Лишь бы до него дошла главная мысль спектакля, лишь бы он тоже задумался о котле, в котором нас варят и вокруг которого пляшут -- не три головы Дракона, так три ведьмы из «Макбета».