Эпиграфом к выставке во флигеле-руине Музея архитектуры могли бы стать строки Мандельштама: «На стекла вечности уже легло/ Мое дыхание, мое тепло./ Запечатлеется на нем узор,/ Неузнаваемый с недавних пор./ Пускай мгновения стекает муть,/ Узора милого не зачеркнуть». На старинных предметах, формах и фактурах художница изобразила классиков русской литературы. Числом около тридцати. Основа для изображений выбиралась Ириной Затуловской по любимому ее методу. Выброшенные кем-то старинная прялка, или зеркало, или шахматная доска, или ковчежец, или кожаные снегоступы находились сами и находили художницу. И на эти, с одной стороны, полустертые, полуистлевшие, руинированные, с другой -- ставшие праматерией и праформой, оттого причастные вечности предметы Затуловская наносит краской нежные, простосердечные в детской наивности исполнения портреты русских писателей. Для каждого своя основа, свой текст. Гоголь запечатлен на полукруглом позолоченном люнете, когда-то венчавшем входную дверь. Хлебников -- на деревянной колодезной крышке. Симметрично от ручки крышки -- череп. Достоевский -- в киотце с православным крестом. В старинной раме -- Лесков. Мандельштам, естественно, на стесанном камне... Сами предметы с портретами обживают пространство флигеля-руины МУАР совершенно как родные. Они поселяются в нишах, трещинах, щелях старой кирпичной кладки. Они и есть субстрат воспоминаний: памяти и поминок.

Собственно, Ирина Затуловская предъявила коллизию претворения мгновения в вечность. Лица, словно на святых иконах или детских рисунках, утратив все мгновенно-мутное, просветлились до ликов и на стекла вечности легли нежным теплым дыханием. И очень боязно -- будто минует минута-другая, они истают здесь, и нам их больше не увидеть. Ведь для лицезрения Вечности земной оптики маловато.

В сегодняшней отечественной культуре классическая русская литература во многих случаях уже перестала быть следом живого дыхания, и иным создателям скорее мнится ледяным узором на морозном стекле (лед, как известно по сказке «Снежная королева», обманчивая эмблема вечности). Для сравнения: только что на юбилей Аллы Демидовой показывали телефильм «Дети солнца» по пьесе не самого великого, но очень талантливого в иных амплуа русского писателя Максима Горького. Запись 1985 года. Сценарий Иннокентия Смоктуновского. Режиссер Леонид Пчелкин. Сопереживая феноменальной по точности психологических нюансов игре актеров (Демидовой, Симоновой, Александра Лазарева, Смоктуновского, Ступки, Гундаревой...), я думал: это насколько же традиция литературы русской должна смыслом для них всех, подлинным дыханием жизни быть. А вот посмотрим сегодняшних «Живаго»... То самое мирочувствование очевидно преподносится как архивный раритет. С прохладным маньеристическим остранением. Если двигаемся по спирали, в новом проявлении классики русской, не иначе, вся надежда на горячий юный театр Сергея Женовача...

Любопытно, что люди, русскую культуру любящие не по обязанности, а по сознательному выбору, еще один непланируемый смысл в «литературной программе» Затуловской нашли. Молодой американский филолог Брайан Дройткур сделал вывод о том, что обобщенные до неузнаваемости лица-лики писателей -- смелый концептуальный ход. По его мнению, художник желает, чтобы зритель был соавтором и в согласии со своим воспитанием и сердечными склонностями в одном и том же портрете самостоятельно узнавал тех, кто ему любимее и ближе. Так, в киотце может быть и Достоевский, а может и молодой Солженицын с бородкой. Только образы Гоголя и Пушкина архетипичны всегда.

ФОТО: Вот такой Хлебников