Альберт Санчес Пиньоль. В пьянящей тишине. Перевод с каталонского Н. Аврова-Раабен. М.: Мир книги, 2006.

Альберт Санчес Пиньоль -- ироничный антрополог из Каталонии, прежде изучал культуру пигмеев и африканскую диктатуру, а потом неожиданного для самого себя написал книгу, ставшую мировым бестселлером и получившую премию OJO Critico de Narrativa. Критики тут же бросились сравнивать 37-летнего Пиньоля кто -- с Даниэлем Дефо, кто -- с Кафкой, кто -- с Питером Хегом, но чаще всего -- с Коэльо. Дело в том, что увлеченный Леви-Стросом каталонец ступил на зыбкую литературную почву: взялся за мистический сюжет, который при малейшей ошибке в расчетах может обрушиться со страшным треском, и лишь образовавшаяся после аварии пылища способна недолгое время застить читателю глаза. Мистика сейчас популярна, доказательством тому -- растиражированное шарлатанство Коэльо и талантливые спекуляции Мураками. Но именно в этом жанре, как ни в каком другом, важна с точностью до миллиметра спроектированная сюжетная конструкция, которая позволяла бы пересекаться параллельным мирам и мотивировала наличие нетрадиционных измерений.

У Пиньоля, прежде изучавшего африканскую культуру, а значит, накоротке знакомого и с черной магией, и с ритуалами Вуду, обнаружился редкий дар к логическому обоснованию полнейшей на первый взгляд мутоты. Каталонец способен закодировать все содержание романа уже в первом абзаце, а потом долго водить читателя за нос по фантастическим лабиринтам и ложным ходам, чтобы в самом конце продемонстрировать математическую предсказуемость изначально заданной теоремы. А еще у Пиньоля есть удивительная способность к обнаружению «общих мест» и их грамотной эксплуатации. Его роман недаром сравнивают с десятками прочих, ощущение чего-то очень знакомого не покидает ни на секунду, и именно оно поначалу и удерживает от того, чтобы не забросить эту синюю книжицу в самый пыльный угол квартиры.

На необитаемый остров у берегов Антарктиды приезжает молодой человек. Герой, бывший боец ИРА, переквалифицировался в метеорологи, чтобы на досуге обдумать свою прошлую жизнь и скоротать год вдали от политических баталий. По приезде выясняется, что его предшественник исчез, а единственный обитатель острова, смотритель маяка, молчит как рыба. В первую же ночь «водная» тема получает продолжение: дом метеоролога атакуют толпы вылезших из моря агрессивных перепончатых гуманоидов. Связь с внешним миром отсутствует, и надо одному как-то со всем этим справляться: с чудовищами, безумным смотрителем, прогнозом погоды и дальнейшим течением сюжета.

Хорошее чувство самоиронии не позволяет Пиньолю и его герою растеряться в этой «пьянящей тишине». Читателя же сперва спасают аллюзии с «Антарктическим дневником» режиссера Пил-Сунь Има, герои которого пошли по тропам своих предшественников и благополучно пережили живописный широкоэкранный кошмар. Позже, нащупав те пределы, которые выстроены между реальным и фантастическим, и убедившись в их надежности, читатель отправляется на поиски иных ассоциативных решений, которых у Пиньоля обнаруживается тьма-тьмущая: от «Правдивой истории» Лукиана до универсальных сюжетов языческой мифологии, сирен, водяных и прочей узнаваемой нечисти.

Концовка романа при всей продуманности «последнего шага» все же оставляет чувство неудовлетворения. Впрочем, как говорит Пиньоль, конечная фрустрация является частью замысла, поскольку «В тишине» -- лишь первая часть будущей трилогии. Вторая уже написана, но еще не переведена. А общей чертой всех трех романов является то, что везде присутствуют фантастические чудовища. В первом романе они выныривают из воды, во втором выползут из-под земли, а в третьем посыплются с неба.

Таити Ямада. Лето с чужими. Перевод с японского А. Замилова. М.: Эксмо, 2006.

А вот еще один удачный мистический роман, который смело можно рекомендовать всем, кому наконец надоел Мураками. Ямада старше Харуки Му, много лет проработал сценаристом на телевидении, что наложило отпечаток на его манеру письма: сюжет изложен скупым на прилагательные «киношным» языком, позволяющим читателю самому дорисовать облик героев и место действия. Герой «Лета» -- телевизионщик «за сорок», переживший кризис среднего возраста, по итогам которого развелся с женой и переехал в малопригодный для жизни офисный небоскреб у автострады, где и поимел массу неприятностей.

Роман Ямады укладывается в рамки традиционного японского жанра «сказок о призраках», которые принято рассказывать в разгар лета, «чтобы не виден был пот ужаса, проступающий на одежде». На самом деле в конце августа в Японии отмечают праздник поминовения душ усопших родственников, во время которого принято брать отпуск и возвращаться в дом родителей. «Сказки о призраках» -- неизменный атрибут этого торжества, поскольку считается, что в это время границы, разделяющие мир живых и мертвых, временно стираются.

Герой «Лета с чужими», переживая внезапное одиночество и испытывая дискомфорт от жизни в пустующем по ночам доме, отправляется прогуляться в район своего детства и встречает там давно погибших родителей. Свидание оказывается на удивление приятным, после него жизнь налаживается: заказы поступают пачками, работа спорится, темный дом не пугает, к тому же появляется привлекательная во всех отношениях любовница, с одной лишь странностью -- не позволяет разглядывать себя спереди.

В романе Ямады, как и прежде у Мураками, больше всего подкупает то панибратство, с которым люди пересекают границы миров. Там, где у европейца предсказуемый «страх и трепет», у японца -- живая беседа за банкой пива, как если бы обед с мертвецами был частью ежедневного распорядка. Вот только узнаваемой меланхоличной интонации героя Харуки Му не обнаружит читатель в «Лето с чужими». Герой Ямады -- человек другого поколения, рефлексия не его стихия. Но есть в этой скупой жестковатой манере свое обаяние, кошмар здесь не приходит в мягких тапочках, а подступает неожиданно и резко берет за горло. И сам ужас здесь особого толка: проблема не в том, что ты общаешься с покойниками, а в том, что с живыми людьми тебя категорически ничто не связывает. Так что Таити Ямада по-своему разыгрывает тему призрачности современных мегаполисов и тех фантомных болей, от которых страдают их обитатели.