В умах московской публики медленно утверждается одна из традиций западного филармонического мира: ходить не только на звездные имена, но и на «торговые марки», то есть успешно и стабильно работающие оркестры. Если в европейской афише указан Берлинский или Нью-йоркский оркестр, это само по себе повод для интереса и аншлага -- такова привычка. Причем вне зависимости от того, кто стоит за пультом. Эту игру по западным правилам -- в стране, где принято любить только звезд, а к их подчиненным относиться, как к крепостным, -- начал Большой симфонический оркестр имени Чайковского. В то время как худрук ставит очередной оперный спектакль в Цюрихе и дирижирует в Вене, оркестр держит форму, что само по себе редкость. Ведь в Москве обычно аврал и творческий подъем начинаются только с приездом барина.

Со скрипом постоянный слушатель привыкает к тому, что внимание надо обращать именно на тех, кто производит звуки, а не тех, кто осеняет это трудное дело своей харизмой. Уже второй раз за сезон БСО показывает класс игры, который можно называть Hi-Fi (высокая надежность, то есть попросту полное отсутствие звукового брака, киксов и проблем с ансамблем), под управлением человека, чья фамилия ничего местной музыкальной общественности не говорит. Некоторые, правда, делают вид, что слышали что-то о дирижере из Лондона со швейцарским паспортом по имени Ховард Гриффитс -- например, что он является ответственным лицом в цюрихском фонде «Орфеум», который спонсирует некоторые гастрольные проекты БСО. Но фокус в том, что Гриффитс -- очень похожий на ручного медведя, но быстрый и ловкий в обращении с оркестром -- мог бы дать вступление и спокойно уйти: оркестр, как говорят профессионалы, играл сам -- и как по маслу.

Когда критики хвалят или ругают тембр, тонус и «подачу звука» в оркестрах, иногда забывают об одном важном критерии оркестрового ремесла: насколько свободно музыканты ориентируются в новой партитуре? Заметно ли, что музыка играется в первый раз? В театре проходит несколько спектаклей, прежде чем актер «войдет в роль», а ведь концерт практически никогда не повторяется: что вышло, то и вышло... В программе БСО значилась редкая музыка английских модернистов ХХ века. Удивительно, но оркестр воспроизводил с одинаковой невозмутимостью простые и сложные, понятные и крайне запутанные, привычные и совершенно новые комбинации нот -- никакой разницы, никакой дрожи в звуке или спешки, все одинаково чисто, мягко и увесисто.

С оркестровой картиной фейерверка, написанной в подражание одноименной вещи Игоря Стравинского (но лет на 70 позже) дирижером Оливером Кнассеном, музыканты справились за первые несколько минут. Такие вещицы называются в немецкой оркестровой практике особым термином: «дирижерская музыка». По технике композиции это примерно то же самое, что швея-мотористка, пробующая силы в роли модельера «от кутюр» -- фантазия не та, но все швы очень крепкие.

Затем знаменитый виолончелист с отменно крепкими нервами Александр Рудин вышел на сцену, чтобы познакомить публику с Концертом-элегией Фрэнка Бриджа 1930 года. Это красивый, немного анемичный модерн, где подзаголовок сочинения «Oration» (устное выступление) означает, что виолончель периодически должна убеждать оркестр послушать, что она хочет сказать. А оркестр так занят в это время своим делом, что приходится повышать голос и волноваться. Рудин исполнил эту роль с такой живостью и точностью, какими в прошлом веке обладал только один из его коллег, Даниил Шафран. Только он умел заставить так внимательно себя слушать, ни разу не повысив голоса виолончели.

«Загадочные вариации» английского классика Эдварда Элгара были сделаны оркестром и поданы Гриффитсом как настоящий детектив. Короткие музыкальные портреты отлично знакомых автору, но не публике людей, расставлены Элгаром в таком порядке, что тема этих вариаций раскрывается полностью к финальной «развязке». И оказывается мощным имперским маршем, чего поначалу никто не подозревал, понимая лишь, что ее первая фраза ничем не отличается от песни «Эй, ухнем». Но прежде чем детективный сюжет был развязан, количество неожиданностей, помноженное на качество и уверенность оркестровой игры, дало нужный эффект. Чистая работа профессионального оркестра является достаточной ценностью, чтобы можно было не интересоваться, кто стоит за пультом.