В выпущенном московским издательством «Прогресс-Плеяда» томе большого формата 600 с лишним страниц.

Переписываться Андрей Белый и Александр Блок начали до личного знакомства. 3 января 1903 года Блок обращается к «многоуважаемому Борису Николаевичу»: «Только что я прочел Вашу статью «Формы искусства» и почувствовал органическую потребность написать Вам. Статья гениальна, откровенна. Это -- «песня системы», которой я давно жду. На Вас вся надежда...» И далее о музыке, религиозном понимании действительности и прочих «последних вопросах». Письмо было откликом не только на статью Бориса Бугаева (подлинное имя Андрея Белого), но и на его «Симфонию» -- художественный манифест, глубинно созвучный настрою Блока. Днем позже (разумеется, не получив письма из Петербурга) Белый адресуется к «многоуважаемому Александру Александровичу». Покружив меж эпистолярных приличий («Я затрудняюсь -- о чем мне писать? Важно не то, с «погоды» или «непогоды» я начну...») и ламентаций о преодолении субъективизма, Белый пишет: «Значит, существовало то, что заставляло начать бред среди бела дня. Значит, возможно общение друг с другом из «бессмертных далей».

Легче дышать.

Веселей путь. Не чувствуешь себя таким одиноким. Проверяешь себя. Проверяешь других. Просишь помощи. Советуешься. Помогаешь

В выпущенном московским издательством «Прогресс-Плеяда» томе большого формата 600 с лишним страниц.

Переписываться Андрей Белый и Александр Блок начали до личного знакомства. 3 января 1903 года Блок обращается к «многоуважаемому Борису Николаевичу»: «Только что я прочел Вашу статью «Формы искусства» и почувствовал органическую потребность написать Вам. Статья гениальна, откровенна. Это -- «песня системы», которой я давно жду. На Вас вся надежда...» И далее о музыке, религиозном понимании действительности и прочих «последних вопросах». Письмо было откликом не только на статью Бориса Бугаева (подлинное имя Андрея Белого), но и на его «Симфонию» -- художественный манифест, глубинно созвучный настрою Блока. Днем позже (разумеется, не получив письма из Петербурга) Белый адресуется к «многоуважаемому Александру Александровичу». Покружив меж эпистолярных приличий («Я затрудняюсь -- о чем мне писать? Важно не то, с «погоды» или «непогоды» я начну...») и ламентаций о преодолении субъективизма, Белый пишет: «Значит, существовало то, что заставляло начать бред среди бела дня. Значит, возможно общение друг с другом из «бессмертных далей».

Легче дышать.

Веселей путь. Не чувствуешь себя таким одиноким. Проверяешь себя. Проверяешь других. Просишь помощи. Советуешься. Помогаешь