Спектакль недавней выпускницы курса Леонида Хейфеца Нины Чусовой легче всего упрекнуть в легковесности. Ибсен, мол, серьезный драматург, важные общественные проблемы поднимает, а вы нам тут разыграли какую-то мелодраму, героям которой больше подошли бы не норвежские, а мексиканские имена. Да еще зачем-то навели на это дело гламурный глянец, так что, кажется, еще чуть-чуть и артисты перестанут произносить текст и превратятся в телеведущих, рекламирующих мебельный салон. Но ведь если спросить вдумчивого критика, а в чем, собственно, состоят важные проблемы, которые поднимает Ибсен, то вероятность внятного ответа будет невелика.

Антон Павлович Чехов в свое время иронически попенял норвежскому драматургу на то, что в его пьесах «совершенно нет пошлости». И был глубоко неправ. Уж чего-чего, а пошлости у Ибсена навалом. Во-первых, с ней (пошлостью) без устали, так что щепки летят, борются герои всех ибсеновских драм. Во-вторых, борются они по современным меркам тоже чрезвычайно пошло -- картинно, высокопарно, предъявляя действительности совершенно необоснованные претензии. Взять, например, Гедду Габлер. Нормальному человеку совершенно непонятно, чем не угодили суровой скандинавской женщине исполнительная служанка, радушная тетушка мужа, сам любящий муж и даже бывший возлюбленный, мятежный гений. Конечно, у них есть недостатки: муж не слишком талантлив, гений слишком беспутен (вы не поверите, пьет и посещает публичный дом), но это же не основание провоцировать одного из них на самоубийство, а потом самой стреляться. Бывают испытания и потяжелее.

Этот прагматический взгляд на жизнь совершенно неприменим к ибсеновским пьесам. В них страдают недугом, который можно было бы определить как боязнь заурядности. В той системе ценностей, которую предлагает Ибсен, уж лучше быть выдающимся негодяем -- только не заурядным мещанином. Единственный, безусловно отрицательный его протагонист, Пер Гюнт, тем и плох, что даже настоящим грешником стать не смог, а так и остался «человеком без свойств». У Гедды Габлер боязнь заурядности приобретает поистине параноидальные формы, и единственное, что ей можно предложить сегодня, -- обратиться к психиатру. Но на рубеже XIX--XX веков картинка смотрелась иначе. Уж слишком много там заболевших. Всех не вылечишь. И не только у Ибсена, а буквально повсеместно.

Тоска по геройству и неустанная борьба с рутиной жизни -- знак времени. Ее можно встретить едва ли не у всех авторов так называемой «новой драмы» (Гамсуна, Гауптмана, отчасти и у самого Чехова), у таких разных, казалось бы, мыслителей, как Горький и Мережковский. Вот идет, например, ибсеновский Бранд в горы. Зачем идет, что он там потерял? А неважно -- к высокой цели. Или горьковский Сокол Ужу говорит: «Я славно пожил, я видел небо» (ну, в смысле -- высокую цель). В чем высокая цель -- непонятно, а превосходство над Ужом вроде бы доказано. У Ибсена эта детская болезнь ницшеанства переведена в экзистенцильный план. «Самоубийство -- отрицательная форма бесконечной свободы, -- писал в «Или-или» Серен Къеркегор, -- счастлив тот, кто найдет положительную». Герои Ибсена довольствуются отрицательной. Не сумев вырваться из пут обыденности, они смело отправляются навстречу смерти.

Всякая попытка современного театра ухватить этот Zeit Geist («дух эпохи») практически обречена на провал. Сейчас, спустя столетие с лишним, мы знаем, что у белокурых бестий легко обнаруживается вполне вапмирический оскал. Поэтому Нина Чусова и делает, как кажется, единственно возможный шаг. Она проходит мимо идеологии «Гедды Габлер» прямиком к водевильно-мелодраматической закваске. В сухом остатке оказываются жанр, сюжет и нарочито современный антураж. Чусова заставляет своих героев обедать за стеклянным столом, слушать моднющих The Tiger Lilies и носить платья, в которых в конце XIX века не пустили бы на порог порядочного дома. Получается история из жизни золотой молодежи. Декаданс постиндустриальной эпохи. Глядя на изысканные интерьеры и модный прикид героев, думаешь только одно: с жиру они бесятся. Настоящих проблем у них нет, вот и живут придуманными. Причем интересно, что если в пьесе Гедда резко противопоставлена всем остальным героям, в спектакле она (ее играет русская красавица Наталья Вдовина) практически неотличима от них. Так же, как неотличим гениальный бывший возлюбленный (Сергей Астахов) от заурядного теперешнего мужа (Максим Аверин). Явно способная Нина Чусова умудряется придать довольно тяжеловесному тексту пьесы подобие живости. Артисты играют у нее весело и заводно, нередко впадая в пародийный наигрыш. Все это недорого стоит, но сделано со вкусом и можно было бы при желании счесть концепцией.

При одном, однако, условии: если бы тексты Ибсена вообще и «Гедда Габлер» в частности были актуальны для сегодняшнего театра. Часто ставились, имели богатую сценическую традицию. Но ничего этого нет. Ибсена ставят редко, понимают, про что ставят, еще реже. А потому пародийная легковесность сатириконовского спектакля кажется борьбой с тенью, победить которую -- даже при наличии таланта и мастерства -- практически невозможно.