«Не ругайте пиво -- вы тоже будете старыми и слабыми» -- висит объявление в одном ирландском пабе. Писать о спектакле 77-летнего хореографа -- неблагодарная задача: слишком многие упрекнут в неблагородстве. Давайте дадим большую фотографию, расскажем про замечательных солистов и порадуемся, что в репертуаре Большого театра появилось что-то новенькое. И не будем, не будем трогать собственно постановку: писать о ней -- только расстраиваться.

Ну вот, например, первый балет двухчастного вечера -- «Пассакалья» на музыку Веберна. (Весной, когда Пети приглашали на постановку, он собирался делать балетную партитуру «Пиковой дамы», лично перекраивая оперу. Осенью раздумал, переложил тот же сюжет на Шестую симфонию Чайковского, и потому к программе потребовалось дополнение: спектакль по традиции не может идти только час.) На пресс-конференции в начале сезона Пети сказал, что, увидев этот балет, все удивятся, какой спектакль холодный и современный. Не поверят даже, что это поставил он. Удивились. Но поверили.

Шесть танцовщиц, шесть танцовщиков и солирующая пара в пустом пространстве сцены. Никаких мелодраматических историй, которыми прославился Пети («Собор Парижской Богоматери»), -- двадцать минут бессюжетных танцев. Резкая и вычурная музыка Веберна, коряво исполненная оркестром (дирижер Владимир Андропов). Жесткая структура: танцы кордебалета сменяются последовательными выходами солиста и солистки. Поначалу в хореографическом языке -- никакого кабаретного акцента. Никаких Кармен. Женщины безвольны и легко переносимы. Мужчины сосредоточены и полны достоинства. И те и другие «мажут» ногами. Но это неважно. Важна атмосфера отрешенности, строгого служения танцу. Из балета торчат длиннющие и изящнейшие уши давно почившего в бозе Джорджа Баланчина -- собственно, это его «Агон», перепертый на язык... не осин -- каштанов, наверное? Правда, Баланчин никогда не засовывал в финале голову балерины меж ног танцовщика -- ну так обещано же было, что балет будет современный.

«Пассакалью» Пети ставил пять лет назад в «Гранд-Опера», поэтому она числится просто премьерой. «Пиковая дама», второй спектакль вечера -- премьера мировая. Вообще-то, хореограф уже выпускал спектакль с таким названием -- двадцать пять лет назад во Франции, для Михаила Барышникова. Но, во-первых, тогда «Пиковая» была сделана на оперную музыку, а во-вторых, Барышников всерьез откорректировал планы Пети.

Тот спектакль должен был быть о встрече Германна и старой Графини. Тема неординарного свидания волнует Пети всю жизнь -- с тех пор, как в 1946 году он выпустил в соавторстве с Кокто свой самый удачный балет «Юноша и смерть». Но Барышников не вдохновился замыслом, сказав, что «это не по-русски» и сюжет привычнее. Четверть века спустя Пети вернулся к любимой теме и, отрекаясь от оперной «романтической» традиции и потрясая томиком Пушкина, поставил спектакль в Большом.

Этот спектакль о двух людях и двух недугах. Германн (Николай Цискаридзе) изначально болен душевно, и состояние его не меняется. Графине (Илзе Лиепа) выворачивает кости ревматизм. Лиза (Светлана Лунькина), слава богу, здорова, но она появляется лишь на мгновенье: один взгляд на Германна -- и тут же протянутый ему ключ от дома. Весь балет, несмотря на наличие однообразных классических пар на балу и шеренг игроков и дам полусвета в игорном доме, поставлен как дуэт страдающих людей.

Илзе Лиепа, нечасто появляющаяся в последнее время на сцене Большого (ее лучшая роль -- леди Капулетти, она замечательно проклинает Ромео и горюет по Тибальду), воспроизводит картину старческих немочей с клинической точностью. Длинные скрючивающиеся руки, вдруг вспархивающие хищными кистями, перекошенные плечи, манера двигаться, в которой каждый пройденный шаг обозначается как достижение, -- воплощенная смерть, лучше не бывает. У нее нет собственно танцевального текста, но ее точно можно выдвигать на «Золотую маску» за лучшую женскую роль в балете.

А у Цискаридзе много танцев, но ему они страшно тесны, и тесна сама роль. Лучший танцовщик Большого, на сто процентов отвечающий понятию «актер-романтик», вгрызся в роль со старанием Каратыгина, а не Мочалова. Он так же безупречно играет клинику: нервно сжимаются и распрямляются длинные пальцы, рука простирается вперед, защищаясь от чего-то невидимого, ноги на балу будто расползаются в разные стороны, и он все время их «собирает». Дикий взгляд, бешеный прыжок -- все в плюс, все в образ. Но лексика Пети бедна, и танцовщику просто негде развернуться.

Пети, ставивший и ранее спектакли на тонкой грани пикантности и пошлости, старается в приличном доме быть «классическим», выдавая парам на балу весьма чинные танцы. И все время прорывается его личная интонация: после добропорядочной обводки он запросто усаживает танцовщиц на продвинутые меж их ног руки кавалеров. Кажется, я снова начала говорить про танцы. Не надо. Нехорошо. Вспомним уютный ирландский паб.