Через две недели Большой театр откроет сезон -- но только оперный: 1 сентября состоится премьера «Евгения Онегина» в постановке самого яркого отечественного режиссера Дмитрия Чернякова. До первого балетного спектакля -- традиционного «Лебединого озера» -- еще месяц. Самое время оглянуться на сезон прошедший, пока новые впечатления не отодвинули его в памяти на задний план.

Все выше, и выше, и выше

Дебюты сезона можно разделить так: слева -- новые лица, молодежь, хватающая партии в карьерном стремлении наверх; справа -- балерины и премьеры, не менее азартно расширяющие свои территории. В первой категории самый значимый успех у Екатерины Крысановой. Закончившая три года назад школу артистка, начав сезон во «втором кордебалете», завершила его солисткой (проскочив экспрессом станцию «первый кордебалет»); в репертуаре появились две главные партии -- принцесса Аврора и Золушка. Аврора у Крысановой получилась странная -- слишком напряженно улыбающаяся, постоянно себя контролирующая -- ау, где ты, безоблачная древняя сказка?

Когда Крысанова выходила на сцену, в пышном старом балете прорезались жесткие, почти баланчинские линии; подумалось: у нас подрастает отчетливо урбанистическая балерина. Не Версаль или Кремль, не дворцы и сады, не Баженов и не Растрелли -- не прошлое. Отчетливо сегодняшний день; скоростные магистрали; Норман Фостер. И иной женский тип: не ожидающий принца-счастья-пробуждения, но сосредоточенно выстраивающий собственную жизнь. Потому так точно пришлась ей впору придуманная Посоховым Золушка -- в решающий момент сама преграждающая дорогу невнимательному принцу.

Удача Крысановой -- в точности текста, в легком полете, в решительном прыжке (без дурной цирковой бравуры). Проблема -- в невозможности безоглядного счастья ее героинь; она пока что даже сыграть этого не может. Словно внутри кто-то сторожит и одергивает балерину: не верь, не увлекайся. И в глазах странная, очень взрослая суровость (составляющая резкий контраст с вдруг появляющейся, будто приклеенной улыбкой, когда балерине кто-нибудь из педагогов наверняка напоминает в кулисах, что в танце обязательно улыбаться). Но дорожка пока что раскатывается ровная -- и если самой Крысановой будет и дальше везти, может быть, и героини сумеют стать счастливыми?

Сложнее с карьерной дорожкой у Карима Абдуллина, то есть пока что почти никак. Из этого самого «второго кордебалета» молодому человеку не удается выбраться четвертый год. При этом он почти постоянно на виду -- если в спектакле нужна двойка-тройка-четверка внятных танцовщиков, его задействуют всегда. Но в конце этого сезона ему все-таки дали сольную партию -- и вот что получилось.

Первая часть «Симфонии до-мажор» -- плетеная, крученая, виртуозная партия. В баланчинском балете мужчины всегда чуть отодвинуты от рампы балериной, но это ничуть не облегчает их участь, в тексте -- просто клубки сложных па. Не распутав всех (но и не сделав никаких чудовищных ошибок), Абдуллин тем не менее с удивительной точностью воспроизвел именно баланчинский стиль. С фантастической мягкостью рук и одновременно с невероятным, почти забытым в наших краях вниманием к партнерше. Обычно бывает или то или другое -- или артист работает «на себя», и тогда ты с удовольствием смотришь на его соло и зажмуриваешься, молясь, чтобы он не уронил балерину в дуэтах, или прощаешь природную корявость «хорошему партнеру». Сочетание этих качеств встречается лишь на премьерских высотах, да и то не всегда; и странно, что Абдуллина пока так мало занимают именно в значимых дуэтах.

Перемена участи

Дебюты балерин и премьеров -- особое событие; место под солнцем завоевано, из тени смотрят сотни недоброжелательных глаз. Сложился какой-то имидж; закреплять его? Разрушать? Эти проблемы решали для себя Мария Александрова и Дмитрий Гуданов.

Александрова станцевала «Кармен» -- и стало ясно, что из «испанских» ролей она уже выросла. Получи балерина эту роль в первый свой сезон, когда ей выдали уличную танцовщицу в «Дон Кихоте», или чуть позже, когда досталась Китри, все бы сложилось. Тогда мощь в балерине только угадывалась, и именно это глубинное клокотание силы создавало объем роли. Сейчас в Кармен сила слишком очевидна, она стирает нюансы. Гораздо интереснее у Александровой получилась также впервые исполненная в этом сезоне Раймонда -- на первый взгляд слишком ажурная партия для стихийной и страстной балерины.

Раймонда стала у Александровой приключением стиля, игрой легкой и отважной. Со всей этой партии, надменно-парадной и чуть кокетливой одновременно, в секунду обсыпалась пудра -- Раймонда выскакивала на сцену совсем по девчачьи беззаботно. Не прекрасная дама в мрачном замке, ожидающая отправившегося в крестовый поход жениха и чуть не похищенная обезумевшим от страсти сарацином, но шалая девчонка, примеривающая на себя размеренные па и отбрасывающая их, как тяжелые наряды. В старом спектакле, казалось, вздулись ветром драпировки -- за Александровой угадывалось огромное открытое пространство, воздух и свобода.

Ровно противоположного эффекта пытался достичь Гуданов в «Дон Кихоте» -- в спектакле, давно превратившемся в концерт и техническое соревнование одновременно, он старался нащупать четкий и строгий стиль, В результате в кабачке на барселонской площади крутил роман явный переодетый принц, причем принц, скорее всего, английский -- чуть чопорный, причудливо-насмешливый и до эксцентричности аккуратный.

На переправе

Артисты артистами, дебюты дебютами, они обеспечивают театру живую жизнь, но больше всего в сезоне говорили не о них. О ремонте старой сцены -- конечно же; о худруке балетной труппы -- само собой.

Театр стоит, закутанный в строительные обмотки; вокруг него -- леса, из земли выпирают огромные трубы. Сколько раз за сезон различные заинтересованные личности старались укусить гендиректора за бюджет ремонта -- не сосчитать; сам гендиректор считал глубинные трещины, обнаружившиеся в корпусе здания после снятия штукатурки. Труппа наблюдает за строительством в диком нерве -- никто не верит, что закончат в срок, слишком хорошо помнится история строительства новой сцены. И нерв этот возникает не только потому, что новая сцена не особенно удобна (теснота в гримерках, не хватает репетиционных залов, все партии, рассчитанные на большую сцену, надо корректировать на меньший масштаб -- и премьеры, растанцевавшись, чуть не улетают в кулису), но и потому, что труппа велика и две сцены позволяли устанавливать хоть какой-то баланс амбиций.

А сейчас каждая балерина буквально драться готова за свою партию, и в результате -- самый смешной скандал сезона, «вишневое чаепитие».

После весеннего выступления Дианы Вишневой в «Лебедином озере» в Большом театре шли переговоры о постоянной работе мариинской примы в Москве в статусе «приглашенной звезды». И девять балерин -- не бездарные какие-нибудь девицы, квохчущие вокруг случайно доставшегося теплого местечка, нет, цвет и лицо театра -- отправились к гендиректору театра требовать, чтобы контракт с Вишневой не подписывали. Анатолий Иксанов принял барышень вежливо, успокоил как мог, сообщил заинтересованным журналистам, что они «просто чаю заходили попить», то есть спустил ситуацию на тормозах. Контракт с Вишневой тогда не подписали; но худрук балета Алексей Ратманский решительно сказал, что она будет танцевать в Большом, -- и вот вроде бы уже в начале октября появится ее «Жизель».

Это недешево обойдется худруку -- его и так не очень-то любят в театре. За невнимание к домашним звездам, за слабую поддержку даже тех дебютантов, кто вроде бы числится в его «команде», а главное -- вообще за слегка отстраненную позицию.

Большой театр не прощает «романов на стороне» (а Ратманский ставит то в Дании, то в New York city ballet), не прощает, когда ему ставят в пример ту же датскую дисциплину (даже если ставящий тысячу раз прав). Священное чудовище требует человека целиком -- вот чтоб жил здесь двадцать четыре часа в сутки, чтобы любил восемь колонн беззаветно и умер здесь же, скормив себя театру. Бесчеловечно? Разумеется. Но человечность -- вообще не театральное, не балетное качество.

Балет как человеческое занятие неестественен, неправилен, нездоров. Люди выворачивают ноги и преодолевают свою природу; у женщин проблемы с деторождением. Страсть артистов к балету требует от них отказа от самих себя -- и такого же отказа от себя они требуют от начальства.

А Ратманского -- уже сейчас видно -- это не устраивает. Он смеет не забывать про существование других театров. Он не трибун, не харизматик. Он отличный хореограф, но без того дикого пламени внутри, которое только и способно погнать обитателей джунглей в нужную сторону. «Широк русский человек -- сузить бы» -- запросто можно счесть его мечтой. Топ-менеджер, а не племенной колдун. Вот и шли целый сезон разборки, артисты раздавали интервью, а уж что неслось за кулисами! В конце приближающегося сезона у хореографа заканчивается контракт -- и главным сюжетом весны явно станет борьба за власть (продлят -- не продлят -- сам не захочет).

Впервые на арене

Начинающийся сезон принесет всего две премьеры: вечер американской хореографии в феврале и реконструированного «Корсара» в июне. В минувшем сезоне их было немного больше: к прежде запланированной реанимации «Золотого века» и сделанной Юрием Посоховым «Золушке» добавились две одноактовки, выпущенные в фестиваль Майи Плисецкой, -- «Кармен» и специально поставленная Алексеем Ратманским «Игра в карты». Безусловной удачей стала лишь «Игра»; в «Золушке» изумительная сценография Ханса-Дитера Шааля (с гигантским метеоритом, на котором живет сочиняющий сказку Прокофьев, с волшебными шкафами, за дверцами которых то кухня, то балетный класс, с огромной по-голливудски белой лестницей) оказалась несколько ярче хореографии. Грядущий сезон тоже не обойдется без торжеств -- и начнется все с ожидаемого в сентябре юбилея педагога Бориса Акимова. Поскольку он преподает не только в Большом, но и в других театрах и странах (у него занималась между прочих и Сильви Гиллем), можно ожидать на вечере самых приятных сюрпризов. Возможно, станет традицией, что самые лучшие вечера в Большом происходят в честь юбиляров.

Большая игра

И все же главное балетное событие сезона с участием артиста Большого театра случилось не в Большом. Оно произошло в театре «Тень» и называлось «Смерть Полифема». Это часть проекта Лиликанского театра -- та самая сцена размером с коробку от телевизора, крохотные актеры-марионетки. В этот раз театр «Тень» впервые взялся за балет -- и пригласил на главную роль настоящего балетного премьера. Большую часть спектакля (всего-то шедшего 27 минут) зрители видели только стопы Николая Цискаридзе. Так был соблюден масштаб -- он изображал великана Полифема, нимфы и люди были маленькими куклами. И получился потрясающий спектакль -- все балетные штампы, все ужасы, хохмы и прелести балетного театра были собраны и любовно воспроизведены в этой коробке. Кордебалет нимф (абсолютно синхронный, потому что все артистки крепятся к одной палочке), фуэте балерины, игрушечная сценография и нешуточная выразительность стоп артиста. Как топотал в ярости Полифем, узнав об измене нимфы! Как, уже ослепнув, осторожно и беззащитно ощупывал пальцами ног окружающие скалы! Мифология в чистейшем, наивном и великолепном виде -- ровно в том виде и с той долей нежности, которой так не хватает нынешнему Большому.