Дату столичной премьеры знаменитого питерского проекта продюсера Олега Чеснокова и режиссера Андрея Могучего дважды меняли -- все никак не могли собрать зрительские трибуны. Пресс-релиз винил соответствующий завод, который не смог их изготовить в срок. Наверно, именно из-за этих переносов публики в зале на воскресном спектакле было немного -- примерно две трети мест остались пустыми. Народ, должно быть, пока как-то не уверен, что ему все же покажут что обещали.

Но шапито стоит, трибуны собраны, спектакль идет. Можно собираться в Коломенское. Нужно ли?

Да -- если вы любите взрослые рукодельные игрушки. При этом вызывающе рукодельные -- чтобы не притворялись фабричными или вовсе там «эксклюзивными», но вот чтобы одно ухо животного торчало в одну сторону, второе -- в другую, цвет зависел от колора старых джинсов, а выражение лица было таким, что маленькому ребенку и не дашь -- испугается. Это игрушки именно для взрослых; игрушки, заранее сделанные с усмешкой (настоящие, детские, делаются с чистым сердцем). Мы вроде как играем в детство, но мы все-таки взрослые и сами над своей игрой можем посмеяться. В «Кракатук» вплетены шуточки, понятные только тем, кому за 40 (ровесники режиссера Андрея Могучего и старше). Те, кому меньше, не среагируют на то, что одна из сцен спектакля называется «Полет в стратосферу» (помните, в каком старом советском фильме именно так назывался номер героя?); а уж нынешним детям пионерские галстуки на нескольких акробатах покажутся просто странным украшением. То есть если вы идете в театр-цирк отстраненно наблюдать за парадом буйных костюмов, домашних намеков и не стесняющей себя никакими рамками постановочной фантазии -- вам сюда.

Нет -- если вы любите чистый жанр и чистоту переживания жанра. Идея «Кракатука» -- сплетенные в одном шоу драматический театр, цирк и балет. Балета там меньше всего -- ну ближе к финалу вылезает одна девушка в пачке и ходит, страдалица, на пуантах по ограждающему арену барьеру. Балет тут вообще появился явно только из-за музыки -- взяли Чайковского, переложили на электронные инструменты. Но не просто переложили, сначала выдрали несколько тем, обкромсали их на самом неожиданном месте и приложили не к тому месту сюжета, к которому каждая из них написана. Ну конечно, они (Олег Гитаркин и Игорь Вдовин) лучше Петра Ильича знают, что к чему пригодится.

Но дело даже не в Чайковском. Он усмехнется, ему не впервой. Дело в том, что с драматическим театром тоже проблема.

Как мне кажется, режиссер хотел укротить бесконечную витальность цирка, этот ежедневный фанфарный удар по барабанным перепонкам. Он пытался призвать цирк к смирению, сделать его одной из составляющих картинки: вот тут у меня парад костюмов, вот тут ходит человек, болтая на смеси всех языков, «настроение странности» создает, взвизгами интонации периодически Жириновского напоминает, а вот тут девушка в воздухе вертится. Но цирк к смирению не располагает; люди идут в цирк (и работать, и смотреть представление) совершенно за другим. За гордыней преодоления.

И цирк съедает «драму» в спектакле, похрустывает ею. Первое действие, где меньше собственно цирковых номеров и больше экзерсисов художника (Александр Шишкин), тянется сонно и вяло. Понять, что происходит на арене, без либретто решительно невозможно. Вот висят в воздухе какие-то белые кринолины; вот они спускаются на арену так, будто садятся за стол. Вот только что показывали мультфильм, где ехала на велосипеде рыжая девочка; вот такая же рыжая девочка вдруг спускается от экрана и оказывается в большой тарелке. Тарелка начинает летать. А теперь вопрос: кто все эти люди в трико с красными разводами, что пытаются до девушки добраться? Нет, я понимаю, что они акробаты на батуте. А в «истории» -- кто? Читаем бумажку: «В Машином сне гости на магическом пиру внезапно превращаются в крыс, и она понимает, что попала в подземный мир Мышиного короля». В подземный мир? Летая под куполом? ОК, а мы -- зрители -- тогда где? И почему эти существа, будто больные ветрянкой, -- крысы? Сообщите это ребенку -- он вам не поверит.

Дроссельмейер (в этом спектакле он сам и есть Мышиный король) превращает героя не в уродца-Щелкунчика, а в робота: на плечах у человека теперь коробка с тремя экранами, в каждом из которых мигает один гигантский глаз, голова актера скрыта в этой конструкции. Сражается он не просто с грызунами, а с «кибермышами» -- продукцией Дроссельмейера. Но стоит во втором отделении начать работать цирковым -- и все эти придумки будто исчезают из поля зрения. Какая разница, что жонглеры в пионерской форме, -- булавы у них летают точно и четко. Силовой жонглер снимает с головы дурацкий телевизор и катает по мускулам тяжелый шар, устанавливает его на голову и еще человечка сверху водружает. Рискованно летают воздушные акробаты (это, правда, было еще в первом отделении). Исполняющие роли клоунов гигантские зайцы путешествуют по рядам и охотно дают себя гладить детям, взрослым тоже достается (неслышно опустившаяся сзади на плечо меховая лапа способствует выбросу адреналина). И в финале, послав подальше всякие концепции, детям просто устраивают развлекалочку: работает большая машина по производству пены, эта пена скоро заполняет всю арену, и все желающие могут в ней от души покувыркаться. Малышня, надо сказать, в восторге. Спрашивать, почему Щелкунчиков было два (один воевал, а другой в финале женился), они будут уже у метро. Ну а вы будете объяснять, что силовые жонглеры не летают, а режиссеру нужно было, чтобы герой полетел. Или не будете объяснять. Скажете: это дяди так придумали.