Писатель Алексей Иванов -- одна из самых ярких фигур нашего литературного пространства. Его последние произведения, «Сердце Пармы» и «Золото бунта», вызвали массу споров. Пожалуй, ни одному современному писателю не удавалось поднять такую полемическую волну в прессе и поделить критическое сообщество на «фанатов» и «противников». В издательстве «Азбука» сейчас готовится к выходу сборник его ранних фантастических повестей, которым завершится полное на данный момент собрание сочинений Иванова. А кинокомпания «Централпартнершип» активно работает над экранизацией «Сердца Пармы»; реализовать этот масштабный проект взялся режиссер Алексей Сидоров («Бригада», «Бой с тенью»). Уже куплены права на экранизацию романов «Золото бунта» и «Географ глобус пропил». А сам Алексей ИВАНОВ по-прежнему живет в Перми, спокойно работает над следующей книгой и, как выяснилось, абсолютно не чувствует себя звездой. В чем убедилась Наталья БАБИНЦЕВА.

-- Алексей, вы разве не боитесь экранизаций?

-- Боюсь, конечно. Боюсь даже не того, что сделают как-то не так, как я это вижу. Страшно, если снимут просто плохо. Ну а как этого не бояться? С другой стороны, условия существования в современном медиапространстве подразумевают, что произведение должно быть экранизировано.

-- Но вы понимаете, что будут полностью отсекаться какие-то линии и поневоле ваш сюжет будет упрощен?

-- Конечно. Но если ты играешь в эти игры, то играй по правилам.

-- Вы принимаете участие в написании сценария?

-- По большому счету нет.

-- Когда продюсерская компания выбирает режиссера на проект, с вами советуются?

-- Никакой общей схемы отношений с продюсерами нет. Но режиссера со мной не обсуждают. Да я и не знаю никого.

-- Но когда называют имя режиссера, часто становится понятно, потянет этот человек картину или нет.

-- Ничего не могу сказать. Но когда смотрю «Бригаду» Сидорова -- оторваться не могу. Так что сомнений в его способности сделать «Сердце Пармы» у меня нет. Даже по «Бригаде» мне понятно, что режиссер бьет по тем нервным точкам, на которые я лично очень резонирую. У нас с ним много общего. Мне кажется, он хорошо понимает мой роман и видит заранее тот фильм, который должен сложиться.

-- Визуальные образы ваших романов у вас у самого присутствуют? Вам не хочется ими поделиться с режиссером?

-- Почему только с режиссером, я со всеми хочу поделиться. «Сердце Пармы» -- это иллюстрации Билибина к русским сказкам. А вот «Золото бунта» -- это уже фотография, такое стилизованное ретро.

-- А вы чувствуете себя культовым писателем?

-- Знаете, вокруг моей персоны все время гуляют какие-то мифы и сплетни. Но для культа этого маловато. Я не знаю, почему все считают, что я страшно обидчивый, ужасно зажатый и шарахаюсь от объективов.

-- Ну, судя по тому, как вы обходитесь с сюжетом и языком, вы довольно свободный человек. Для вас вообще есть запретные темы?

-- Пожалуй, есть. Но это общегуманитарные табуированные темы. Я не хочу их касаться не потому, что боюсь, а просто неинтересно.

-- Алексей Иванов, который писал ностальгические повести -- «Общагу» и «Географ глобус пропил», отличается от того эпического автора, который создал «Сердце Пармы» и «Золото бунта»?

-- Конечно. И если вещь мне нравилась, когда я ее писал, это не значит, что я буду всю жизнь ее отстаивать. Но когда писал -- всегда делал это искренне.

-- В ваших ранних повестях безошибочно угадывается отождествление авторского «я» с героем. А в поздних вещах такое равенство вообще присутствует?

-- Чем я моложе был, тем больше своего личного вкладывал в одного персонажа. Когда мастерство растет, естественно, начинаешь себя распылять. В процентном отношении столько же своего опыта вкладываешь, просто достается он разным героям.

-- Трущобы вашего необычного русского языка от романа к роману становятся все непроходимее. Это что-то сознательное?

-- Этого языка сейчас нет, он остался только в словарях. По сути, это виртуальный язык. Сплав железных караванов, который в «Золоте бунта» показан, -- это виртуальный сплав. Не зря многие критики и рецензенты верно ассоциировали его с голливудскими технологиями и спецэффектами. Совсем недавно мне пришла в голову мысль, почему так произошло. Мне кажется, отечественная литература после того, как закончился советский период, прошла три этапа. Первый -- это деструктуризация литературы, по сути -- ее разрушение. Знаменем этого этапа был Сорокин. Потом то, что осталось от литературы, начало виртуализироваться. Этот виртуальный этап, разумеется, связан с Пелевиным. А сейчас пошел третий этап, когда эти виртуальные модели начинают обрастать живой исторической плотью. Это как раз и есть «Золото бунта». Для примера можно вспомнить «Дневной дозор». Там во всяких мелких эпизодах принимают участие звезды и масскультовые персонажи. Можно запросто увидеть Никаса Сафронова и Артемия Троицкого. Это же не просто стеб или прикол. Это попытка нарастить на виртуальном скелете фантастического сюжета живую плоть. Насытить виртуальную историю реальной жизнью. То же самое, что и в моем «Золоте бунта». Естественно, что в литературу на данном этапе привлекаются виртуальные средства выразительности, в том числе и виртуальный язык. Так положено по времени.

-- Это странная трактовка виртуализации. Мне кажется, что из-за использования этого языка целый ряд ваших поклонников отвернулся от «Золота бунта». Они просто не стали продираться через эти языковые дебри. Вас это не пугает?

-- Мне интересно этим заниматься. И мне обидно, что из-за таких вещей люди бросают книгу. Наша современная речь, к примеру, перенасыщена англицизмами. Но мы отлично общаемся, никто не отворачивается от собеседника, не поняв несколько слов. А почему от книги отворачиваются? Там таких мест не так уж много.

-- В «Сердце Пармы» тоже местами был непрозрачный архаичный язык. Но там это выглядело как-то органичнее.

-- В «Сердце Пармы» я использовал в основном древние топонимы. Но у каждого произведения свой язык, свой ритм. Люди, которые бросают мои произведения из-за того, что не могут продраться через язык, на самом деле к языку просто придираются. Это лишь повод не дочитать роман, который им не нравится. Они бы его не прочли, даже если бы он был написан понятным языком.

-- В ваших ранних фантастических повестях, например в «Укрощении хвостика», тоже фигурируют персонажи древней мифологии. Когда ваш интерес к мифу перевесил интерес к реальности?

-- А разве он перевесил? Нет. Иначе мои романы превратились бы в фэнтези.

-- А их и читают как фэнтези. Пространство «Сердца Пармы» ведь организовано как фэнтезийное...

-- Ну знаете... В журнале «Эксперт» было сказано что «Золото бунта» -- это псевдославянское порно. Мало ли кто и как прочитает и что увидит. Это не фэнтези, и это не порно. Я классифицирую эти романы как псевдоисторические приключенческие произведения. Хотя приставка «псевдо» и не совсем уместна. Потому что все реалии, которые я описываю, взяты из истории и этнографии. Другое дело, что в «Золоте бунта» совсем нет реальных исторических событий. Скорее это роман из быта XVIII века.

-- Вы много раз говорили о своем особом отношении к тем местам, где вы живете. Есть у вас внутренняя убежденность, что эти места вас питают. Уезжать не собираетесь?

-- Действительно питают в каком-то смысле. Мне там нравится жить, мне там комфортно. Но это не значит, что я зарекаюсь оттуда не уезжать. Отношение к этой земле отчасти сакральное. Так что нужен серьезный повод, чтобы оттуда уехать. Московские блага -- это несерьезный повод. Я не московский человек.

-- Разве вас не интригует такой большой город?

-- И интригует, и манит, и завлекает. Но в меру. Когда предел этой меры превышается, мне становится тяжело. Здесь иной ритм, иные ценности. Если бы пришлось уезжать, то выбрал бы похожее на Пермь место.

-- Вам не страшно сейчас показывать публике свои старые романы?

-- Страшно. Но для меня понятия «ранние» и «слабые» не тождественны. И потом, я доверяю своим издателям. Верю, что они не будут издавать плохие произведения.

-- Ваши ранние фантастические повести -- единственное, что сохранилось от некогда популярного жанра подростковой фантастики.

-- Знаете, мне эти повести до сих пор самому симпатичны, хотя написаны давным-давно. Может, и хорошо, что они только сейчас публикуются, когда подобной литературы и правда совсем не осталось.