Конкурс Московского фестиваля мало кого интересует -- это факт, которому надо смотреть в лицо. Ни на одном телеканале в новостных программах нет интервью с режиссерами или актерами, приехавшими в Москву за немалые -- и казенные -- деньги. Поэтому -- и только поэтому -- новые имена и не появляются в отечественной, герметично закупоренной среде. Информации вроде бы слишком много, а каналов для ее передачи и усвоения мало. К тому же и сам фестиваль вроде бы не заинтересован в своих персонажах. Каталог так и не был напечатан к открытию, в путеводителе комментарии к картинам, включая конкурсные, ограничены короткими пересказами сюжета и перечнем фамилий создателей. Может быть, это и есть международная практика, однако никто не мешает здесь стать более самостоятельными.

Вот, например, читаю про итальянский фильм «Лед и пламень»: «В приемном покое больницы между бездомной женщиной и таинственным состоятельным на вид господином вспыхивает искра любви. Чудесным образом их любовь все же крепнет, несмотря на повседневные комические недоразумения, людскую жестокость, давление семьи и их собственные застенчивость и страх...» Ну и так далее. Режиссер и автор сценария Умберто Марино.

Этот Умберто Марино действительно снял фильм про настоящую любовь, почти классическую мелодраму с мечтами и страстями, но, понимая, что впрямую говорить о сильных чувствах сегодня невозможно, он перенес действие из мира нормальных в мир безумных. Его герои -- сумасшедшие, реально больные люди. Он аутист, постоянно находящийся под воздействием сильных лекарств, а без них впадающий в агрессию. Она более социально адаптированная особа, но тоже истеричка с маниакальным синдромом, бродяжка под социальным надзором, нуждающаяся в постоянных уколах успокоительного. Их случайная встреча рождает в женщине, пережившей в детстве сексуальную травму, желание нежности. Подруги снабжают ее стихами о любви, и поэтические строки оказываются тем первым языком, которым она пытается объясниться со своим неполноценным возлюбленным. Исполнители главных ролей Рауль Бова и Донателла Финоччиарро по-настоящему красивы, но они еще и замечательные актеры, поскольку в их движениях, манере говорить и действовать всегда заметна болезнь, и в то же время сила эмоций, которые их переполняют, заставляет публику сопереживать. Маниакальность героини подсказывает ей самые необычные приемы для достижения цели. Ей почти удается приручить несчастного калеку, и у зрителя возникает ощущение, что, возможно, любовь действительно может все... Но режиссер не преступает порога правдоподобия, блаженный финал с райскими цветами и воздушными нарядами остается фантазией, зато какой яркой и сочной. Фантазией, изгоняющей из сознания куда более мрачные видения и куда более печальную реальность. Мелодрама оказывается притчей, оперные арии, сопровождающие каждый поворот сюжета, обретают истончившийся было смысл, а все вместе вызывает ассоциации с фильмами Ларса фон Триера, который активно пользовался брехтовскими приемами очуждения, остранения материала для того, чтобы снова вызывать в публике сильные чувства.

Всерьез о любви можно говорить и на японском. Чужая культура становится той самой экстравагантной формой, которая может быть использована для дистанции между нами, современными людьми и героями, способными на возвышенные чувства. Фильм «Самурай, которого я любила», сочиненный режиссером и сценаристом Мицуо Куроцути по книге Сюхэя Фудзисавы «Сумрачный самурай» -- типичная для нашего представления о японском эпосе картина о любви, которая сильнее жизни, и о долге, который сильнее любви. Любовники этой драмы практически не касаются друг друга, но после медленного и едва ли не ритуального двухчасового течения картины их молчаливые признания в любви оказывают сильное воздействие. В фильме речь идет о силе духа, категории, которой нет места в современном искусстве, и надо отдать должное постановщику, ему удается заставить людей иной традиции воспринимать происходящее всерьез.

Почему в современном мире нельзя серьезно говорить о страсти и о высоких порывах, становится понятно после фильма «Страхование жизни» немецкого режиссера Бюлента Акинчи. История «летучего продавца» страховых полисов молодого Вагнера, который перестал осознавать границы реальности, у которого больше нет надежды, нет силы любить, заботиться о близких, верить в будущее, безнадежна и предсказуема. Его мир -- это туманные и блеклые силуэты заправок, придорожных кафе и ночные огни автострад. Его дом -- автомобиль, его общество -- такие же неудачники, потерявшие цель. Режиссеру удалось создать странное пространство урбанистического чистилища, где не может быть выхода, выезда, где все покрыто мраком расслабленно заблудившейся души. Актеру Йенсу Харцеру невероятно убедительно удается передать эту затравленность, страх и безнадежность, это скрытое безумие, тоску обывателя, лишенного смысла жизни. В отличие от посвященной той же теме финской картины «Вечная мерзлота», участвовавшей в конкурсе прошлого года, в этом фильме нет бытового правдоподобия, он сочинен поэтом, а не этнографом и весь как бы пронизан тонами старой «упаднической» лирики, духом Бодлера и Верлена. Крах тех истых пловцов, что готовы были плыть без цели, в самом процессе черпая силы, в их бледных и немощных наследниках оборачивается мучительной бюрократической тоской.

В российской программе (идет в Доме кино) была продемонстрирована картина «977» Николая Хомерики, что входила в программу «Особый взгляд» Каннского фестиваля. Подробнее об этом фильме мы расскажем, когда подойдет время ее проката, но пока хочется заметить, что как бы к нему ни относиться, фильм этот -- «форматный». Такое кино и интересует европейских отборщиков, которые, возможно, не рассчитывают на его успех, но понимают, что общей картины оно им не испортит.

Формат Московского фестиваля, очень внятный в советское время, до сих пор не определен. Возможно, имело бы смысл, отбирая в конкурс фильмы, где есть внятная рефлексия на темы жизни и искусства, постараться сфокусировать на этом внимание публики. Потому что с фестивалем амбиций или фестивалем кунштюков что-то никак не получается.