Шестой, заключительный том серии «Очерки истории российской внешней разведки» вышел в московском издательстве «Международные отношения». Вышел по ощущениям несколько ужатым -- и по объему, и по информации. Понять авторов можно -- речь в этом томе идет о событиях 70--90-х годов прошлого века, а по меркам разведки это буквально вчера. Живы люди, участвовавшие в тех событиях, некоторые из них, возможно, еще действуют. Поэтому неудивительно, что над текстами поработали знающие люди вплоть до руководства СВР. Соблюдено главное правило разведки -- не раскрыть источник.

Тем не менее много в предлагаемых очерках нового, дотоле неизвестного. Есть интрига, есть герои, пароли и явки, победы и трагедии. Есть, наконец, человеческие судьбы. В эти годы на российскую разведку работали ценные агенты и источники, имена которых известны даже неспециалистам: Уокер, Липке, Эймс, Хансен, Ховард и другие. Причем это не были люди с улицы, места их работы -- ЦРУ, ФБР, Агентство национальной безопасности США, шифровальные службы армии и военно-морского флота. В большинстве случаев внешняя разведка не комментирует принадлежность этих людей к своим структурам. И только один из них признан сотрудником СВР, которому после побега в Россию (что беспрецедентно) было присвоено звание офицера разведки. Этот человек с мятущейся душой и трагической судьбой -- Глен Соутер, взявший имя Михаила Орлова. После его самоубийства в июне 1989 года представители СВР говорили о случайности, трагическом стечении обстоятельств. На самом деле было не так. Сегодня разведчики этого не скрывают.



"Хочу жить в СССР"

С 80-х годов в советской внешней разведке под псевдонимом Уго начал работать американский гражданин Соутер Гленн Майкл, военно-морской разведчик, 1957 года рождения, уроженец города Хаммонда (штат Индиана). С 1977 по 1982 год он проходил службу в разведывательных подразделениях 6-го американского флота, базировавшегося в Италии, и одновременно являлся доверенным лицом по связям с общественностью и личным фотографом адмирала, командовавшего этим соединением. С фотокарточки на удостоверении личности самого Соутера тех лет на нас смотрит старшина ВМС США в традиционной белой флотской форме, у него открытый доброжелательный взгляд, на губах улыбка. В нем нет ничего напоминающего бывалого морского волка.

С 1983 года до середины 1986 года он проходил обучение на соискание офицерского звания на военном факультете при университете «Олд Доминион» в Норфолке (штат Виргиния) и одновременно служил в качестве резервиста на крупнейшей базе ВМС США в том же Норфолке, где занимался обработкой секретных материалов космической разведки. Еще задолго до службы на флоте у него проявилась склонность к размышлениям над смыслом жизни, к анализу положения дел в мире, к поиску истины и осознанию окружающей действительности и выработался свой взгляд на мир, в основе которого лежали «общечеловеческие ценности»: справедливость, равенство, вселенская общность людей и превосходство коллективизма над индивидуализмом. Такое мировосприятие и стало фундаментом формирования личности Соутера и его убеждений.

В начале 80-х годов он посетил одно из советских загранучреждений в Риме. Его встретил и побеседовал с ним опытный резидент советской внешней разведки. Соутер не просил политического убежища, ничего не говорил о каких-либо преследованиях его американскими властями, он просто сказал, что хочет жить в СССР, и попросил ходатайствовать о принятии его в советское гражданство. Впоследствии, вспоминая ту беседу, наш разведчик рассказывал: «Американцу тогда и в голову не пришло предложить нам секретные документы в обмен на наш паспорт... Нет, он не вынашивал решения изменить родине -- ему хотелось обрести новую. В этом смысле не могло быть даже речи о каком-то вульгарном предательстве. Например, об обмене по нехитрой схеме: товар -- деньги, деньги -- товар». Более того, он сказал тогда: «А у меня нет ничего, никаких секретов». Этим заявлением он не пытался ввести нас в заблуждение, он добросовестно заблуждался сам, не придавая значения своим возможностям. На самом же деле все обстояло совершенно иначе: уже сам факт его службы на авианосце «Нимиц», на других американских боевых и особенно штабных кораблях, несомненно, представлял интерес для нашей разведки, но важнее было другое -- через его руки проходили документы строгой секретности.

"Из-за Соутера мы могли бы проиграть войну Советам"

Уже первый контакт с Соутером оставил о нем благоприятное впечатление -- было видно, что он не играет, ведет себя искренне, откровенно симпатизирует нашей стране и желает быть ей полезным. Интуиция не подвела нашего разведчика: вскоре Соутер стал одним из результативных источников документальной информации, которая зачастую ценилась буквально на вес золота. Он согласился помогать нашей разведке исключительно из своих убеждений, от материального вознаграждения категорически отказывался. По сути дела, он скорее был нашим добровольным помощником, чем классическим агентом, ибо по своей воле избрал этот путь, по собственной инициативе установил конфиденциальные отношения с разведкой и в агентурной работе проявлял большую трудоспособность, творческий подход, смекалку и конспирацию.

Соутер видел в сотрудничестве с нами прежде всего борьбу против угрозы атомной войны. Служба на флоте окончательно сформировала его мировоззрение.

В начале 80-х годов наметилось новое резкое обострение международной напряженности, «холодная война» набирала обороты. Соутер по роду службы понимал масштабы опасности, нависшей над миром, видел ее олицетворение в действиях авианосца «Нимиц», набитого вплоть до верхней палубы ядерными боеприпасами. Он хорошо знал, что такое «ядерная зима» и чем она грозит нашей планете. В 1981 году 6-й американский флот был приведен в полную боевую готовность, и это обстоятельство буквально потрясло его воображение. У Соутера созрела решимость активно противодействовать возможности реализации планов ядерных ударов, и он воплотил ее в конкретные дела. Для Соутера началась жизнь, полная тревог, опасностей, большого напряжения. Позднее он признавался, как трудно, а порой почти невыносимо, находясь на боевом посту, ему было переносить в одиночку огромное нервное напряжение, необходимость вести скрытный образ жизни, постоянно быть настороже, не иметь возможности поделиться с кем-либо, даже с матерью, которую он очень любил и уважал, обуревавшими его мыслями и чувствами.

Сознательно идя на риск, он регулярно и своевременно передавал нашей разведке важную информацию военно-стратегического и военно-тактического характера. Без преувеличения можно сказать, что его вклад в предотвращение ядерной войны был значителен. На Западе его впоследствии называли «суперагентом», «искусным агентом экстра-класса». Представитель одной из американских разведслужб даже утверждал: «Из-за Соутера и некоторых других мы могли бы проиграть войну Советам». Пресс-секретарь Пентагона П. Уильямс в июле 1986 года был вынужден признать, что до исчезновения Соутера американские контрразведывательные службы не располагали какими-либо достоверными сведениями относительно его сотрудничества с советской разведкой, хотя вели расследование по поводу некоторых подозрений его в шпионаже. Это признание могло означать только одно: Уго работал профессионально грамотно, осторожно, строго соблюдал конспирацию, так что американская контрразведка до последнего момента оставалась в неведении о характере его отношений с нами. Ее сотрудники, разбираясь в деле Соутера уже после его исчезновения из США, никак не могли поверить в добровольный характер его работы на советскую разведку, в его бескорыстность, в то, что он руководствовался при этом моральными соображениями и личными убеждениями, был бессребреником. Сам же Соутер не раз подчеркивал, что главной для него всегда была не материальная, а нравственная, мировоззренческая сторона.

Поступавшие от Соутера информационные материалы имели первостепенное значение для обороны СССР. После вывода Соутера в СССР в американских СМИ появились также сообщения о том, что во время американской воздушной акции в апреле 1986 года, нацеленной на физическое уничтожение лидера Ливии Каддафи, последнему якобы удалось избежать верной гибели только благодаря переданной Соутером русским соответствующей информации. Соутера также обвиняли в том, что «он передал нам тысячи ядерных целей» по всему миру. Как бы то ни было, но разведывательные сообщения Соутера в Центре всегда оценивали по достоинству.

"Мой муж связан с русскими"

Казалось, ничто не предвещало туч на горизонте для судьбы Уго. В июне 1986 года он заканчивал учебу в университете, вскоре должна была состояться церемония выпуска слушателей, а затем предстояли трехмесячные курсы ВМС, после которых выпускники должны были получить офицерские звания. Незадолго до этого Соутер успешно прошел проверку на допуск к секретным документам с перспективой дальнейшей службы в разведцентре ВМС в Норфолке и чувствовал себя уверенно. Однако в конце мая того года неожиданно последовал его вызов «на беседу» в местное отделение ФБР. Сразу насторожило то, что приглашал его для разговора не обслуживавший его курсы сотрудник спецслужб Шрейдер, а другой человек, некто Холтс.

По версии американской контрразведки, основанием для вызова Соутера в ФБР стали слова его бывшей жены-итальянки, высказанные ею по запальчивости в своем окружении еще в начале 80-х годов, о возможной «связи мужа с русскими». Вздорный характер этой женщины был известен командованию Соутера, сам он пользовался безупречной репутацией, гражданский брак с итальянкой в США официально не признавался, и военно-морская контрразведка в то время особого значения высказываниям сожительницы не придала. Но после ареста в мае 1985 года бывшего дежурного офицера штаба командования ВМС США в Атлантике Джона Уокера, которого обвинили в сотрудничестве с разведкой СССР, в США и на Западе в целом развернулась новая кампания шпиономании, были начаты активные поиски «кротов» в ВМС, подняты все материалы, где содержались хотя бы малейшие зацепки на предмет «русского шпионажа». И тут о словах итальянки вспомнили, а личное дело Соутера из военно-морской контрразведки было передано ФБР, в руки упомянутого Холтса.

За Уго установили наблюдение, оно велось около года, однако не выявило никаких компрометирующих его моментов или улик. Вот тогда-то Соутера и вызвали в отделение ФБР в Норфолке «для выяснения некоторых сомнительных моментов в его биографии». Холтс повел беседу в доброжелательном духе, дал понять, что считает Соутера лояльным и заслуживающим доверия человеком, но затем несколько сменил тон и стал задавать конкретные вопросы, спрашивал, не знает ли Соутер некую «русскую Светлану, прошедшую подготовку в КГБ» и т.п. Когда же контрразведчик подошел к словам бывшей сожительницы-итальянки о его «связях с русскими», доброжелательность окончательно исчезла и начался формальный жесткий допрос. Не добившись желаемых результатов, Холтс заявил, что окончательно развеять возникшие в отношении Соутера сомнения может только проверка на полиграфе, и как бы между прочим поинтересовался, будет ли Соутер оспаривать результаты тестирования на детекторе лжи в суде. Для Уго в общем-то проверка на полиграфе была не в новинку: ей он уже подвергался не один раз, но то были тестирования по стандартам ВМС, и он неплохо владел навыками подготовки к ним. Полной же уверенности в том, что он сможет выдержать проверку по спецпрограмме ФБР, не было.

Возникшая ситуация обеспокоила Центр: ее анализ говорил об угрозе ареста Уго. Срочно были разработаны меры по обеспечению его безопасности, предусматривавшие в том числе скорейший его вывод из США. 9 июня 1986 года, приняв необходимые меры предосторожности, Соутер прибыл в аэропорт и на самолете итальянской компании «Алиталия», выполнявшем рейс в Рим с посадкой в Монреале (Канада), навсегда покинул США. На всякий случай он приобрел и обратный билет в США, чтобы показать, что в Италии «по личному делу» он намерен пробыть недолго. В этой стране его следы затерялись, и в середине 1986 года он был уже в Москве, в полной безопасности.

"Здесь мои силы находят лучшее применение"

Наша разведка сделала все возможное, чтобы на своей второй родине Уго не чувствовал себя чужим. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 2 октября 1986 года ему было официально предоставлено советское гражданство. Он избрал себе фамилию Орлов, имя и отчество Михаил Евгеньевич, а в разговоре просил называть его на русский лад -- Миша. Свою просьбу о приеме его в советское гражданство Соутер обосновал «политическими и личными соображениями», в частности он писал: «Со всей ответственностью заявляю, что правительство США никогда ничего не сделает из искренних и честных побуждений для установления мира на земле до тех пор, пока не будет твердо уверено в своем полном военном превосходстве. США пренебрежительно относились и продолжают относиться к судьбам других народов». Соутер-Орлов не лукавил, он написал то, что думал и чувствовал на самом деле.

Научившись немного говорить по-русски, он уже употреблял в разговоре «мы», то есть советские люди, и «они», то есть те, кто, по его убеждениям, нес угрозу миру. Он часто говорил «у нас», «здесь», то есть в Москве, что в его устах означало, что он и его друзья -- коллеги по разведке вместе борются со злом, стоят на стороне справедливости и добра. В одной из личных записей, хранящихся в архиве СВР, он отметил: «Здесь я живу среди людей, занятых решением повседневных проблем. Они могут быть покладистыми, а могут и по мелочам пререкаться друг с другом, но никто из них не вынашивает глобалистских идей или намерений убивать других. Здесь мои силы находят лучшее применение, чем прежде».

Орлов-Соутер на удивление быстро адаптировался к новым условиям, обычно далеко не легким для иностранцев. По своей натуре он был глубоко порядочным человеком, простым и непритязательным в быту, вел скромный образ жизни, просил, чтобы ему не создавали каких-то особых, привилегированных условий, намеревался приобрести на собственные деньги скромную, «как у всех», говорил он, квартиру в городе и небольшую дачу в Подмосковье, где по утрам можно было бы пробежаться летом, а зимой совершать лыжные прогулки. Будучи человеком деятельным, предприимчивым, жизнелюбивым, он не мог сидеть без дела, усвоив с молодых лет, что главная опора в жизни -- общественно-полезный труд. Поэтому уже с конца 1986 года он с энтузиазмом включился в научную деятельность, постоянно расширял круг своих обязанностей и тематику научно-прикладных работ. Он, например, очень гордился лично разработанной им нешаблонной программой обучения английскому языку. Он много гулял по Москве, ездил в другие города страны, заводил знакомства с рядовыми гражданами, вглядывался в особенности нашей жизни, интересовался укладом, бытом простых людей, их нравами и обычаями.

Многое в советском обществе ему нравилось, вызывало симпатию, воспринималось им всей душой: всеобщее бесплатное образование, здравоохранение, социальное обеспечение, развитый общественный транспорт, он даже удивлялся, зачем в те годы понадобилась ускоренная «автомобилизация» Москвы, поскольку хорошо знал все ее негативные последствия на примере США и Европы. Видел он также и иные, более существенные недостатки советского общества. Начало перестройки он воспринял положительно, можно даже сказать, с воодушевлением, но происходившее на его глазах -- очереди, пустые полки в магазинах и особенно падение нравственных устоев общества не на шутку его обеспокоило. Он много размышлял и в августе 1988 года сделал такую запись: «Все вокруг становится тревожней. Повсюду начинаешь сталкиваться с нечестностью. Это просто невероятно! Я считаю, что так у нас настоящей перестройки не будет». Еще в США он увлекался поэзией В. Маяковского, который стал для него кумиром, теперь читал его стихи в оригинале, многие из них знал наизусть. Любил он также творчество Достоевского и Чехова, ибо в их произведениях находил созвучные своим мысли о справедливом общественном устройстве, о сострадании к судьбам простых людей. Марксистом, конечно, он не был, но хотел видеть в нашей стране, в России, общество, где воплощались бы идеи равенства и братства людей.

"Я просто устал"

У Орлова-Соутера сложились добрые отношения с выдающимися советскими разведчиками Кимом Филби и Джорджем Блейком, жившими в Москве уже много лет. Он очень дорожил дружбой с ними, и они оказали на него большое положительное влияние. У всех троих были схожие судьбы, и Орлов-Соутер был рад получить от Кима Филби и Блейка дельные советы, обменяться с ними мнениями, чтобы глубже понять происходившие у нас в стране процессы, а поиск истины, желание докопаться до существа вопроса были ему свойственны всегда. Он не случайно говорил о себе: «Я всю свою сознательную жизнь провел в постоянном движении и одиночестве», и любая моральная поддержка была крайне важной для него.

В апреле 1987 года он женился на советской гражданке, преподавательнице английского языка одного из московских вузов, у них родилась дочь Александра, к которой отец относился с большой нежностью и любовью. Жизнь, казалось, налаживалась, все складывалось благополучно, пережитые нервные и физические перегрузки остались позади. В Москве он окружен вниманием и заботой коллег, предоставленная ему работа доставляет удовлетворение, создал новую семью. В середине 1988 года в одном из интервью он сказал так: «Сейчас у меня интересная работа, хорошие условия. Появляются новые друзья и, что немаловажно, серьезные жизненные планы. Я вижу и чувствую, что живу в динамичном обществе, в котором много проблем, но и огромное желание решать эти проблемы. Гласность, демократия, перестройка становятся для меня, американца, близкими и по-новому осознанными понятиями».

В конце того же 1988 года зачисление Орлова-Соутера на действительную службу в КГБ СССР с присвоением офицерского звания майора -- вообще исключительный случай в истории нашей внешней разведки -- открывает перед ним новые широкие перспективы на будущее. А в начале 1989 года руководство разведки ходатайствует о его награждении орденом Дружбы народов с формулировкой «за выполнение важных заданий и значительный вклад в обеспечение и укрепление безопасности нашего государства». Но, увы, вручать эту высокую награду не пришлось: за три дня до торжественной церемонии неожиданно и добровольно он ушел из жизни.

Он собирался изложить свои наблюдения, мысли и размышления в книге, сделал наброски глав, заключил договор с издательством о ее публикации. Но написать ее не успел. В ту трагическую ночь на 22 июня он был один на своей даче под Москвой, написал несколько предсмертных писем, адресованных самым близким ему людям: матери, жене, дочери, Джорджу Блейку и коллегам -- сотрудникам внешней разведки. «Это решение мое и только мое, -- написал он в одном из них, -- оно есть следствие полного нервного перенапряжения. Я просто устал». В письме к дочери он просил ее «любить маму и быть для нее и нашей страны хорошим человеком и гражданином, а еще много трудиться». Матери он писал: «Обещай не забывать Сашу и мою жену». Закончив с письмами, спустился в гараж, плотно закрыл двери и включил мотор своего автомобиля.

Даже сейчас, по прошествии полутора десятка лет, назвать какую-то одну причину, толкнувшую его на роковой шаг, по-видимому, невозможно. Что сказалось и наложило трагический отпечаток на его душевное состояние: многолетнее нервное перенапряжение и психологические перегрузки, назойливое внимание к его личности и судьбе со стороны западных средств массовой информации, чувство личной ответственности за доставленные неприятности матери, родным и близким друзьям или увеличивающийся разрыв между его идеалами и реальной действительностью, дрейфом страны к иным берегам, -- этого, вероятно, уже не дано узнать, тайну свою он унес с собой. Видимо, навсегда. Со всей определенностью можно лишь еще раз утверждать: Орлов-Соутер был глубоко порядочным, честным, отзывчивым, восприимчивым, впечатлительным и легкоранимым человеком.

Попрощаться с Орловым-Соутером пришли руководящие работники разведки, его коллеги-разведчики, в почетном карауле стояли руководители КГБ во главе с его председателем. В последний путь его проводили со всеми воинскими почестями, было исполнено и его последнее желание -- его похоронили в форме офицера госбезопасности. Он покоится на Новокунцевском кладбище в Москве рядом с могилой легендарного Кима Филби.

В опубликованном от имени руководства органов госбезопасности СССР некрологе о скоропостижной смерти майора М.Е. Орлова подчеркивалось, что он свою жизнь целиком посвятил тому, чтобы отвести нависшую над нашей страной и всем человечеством угрозу ядерной катастрофы. Имя Михаила Евгеньевича Орлова-Соутера навечно вписано в историю Службы внешней разведки, оно золотыми буквами высечено на Мемориальной доске, что находится в центральном зале Кабинета истории разведки, стоит в одном ряду с именами наших выдающихся разведчиков -- Героев Советского Союза и Российской Федерации.

В написанном перед смертью письме, обращенном к коллегам-разведчикам, он с твердостью заявил: «Я ни в коей мере не сожалею о наших отношениях. Они были продолжительными и помогли мне вырасти как личности. Все были терпимы и добры ко мне. Надеюсь, вы, как это было всегда, простите меня за то, что я не захотел пойти в последний бой». Еще раньше, во второй половине 1988 года, М.Е. Орлов-Соутер сделал такую запись: «Россия была для меня тем местом, где я жил в своих мечтах, -- страной, очаровавшей меня, невзирая на то, что мне порой бывало трудно и одиноко».