Давид Самойлов был истинно московским поэтом, а родной и любимый город начинался для него «с дома на Александровской площади, угол Бахметьевской (теперь площадь Борьбы, 15/1)». Ныне на стене этого дома появилась мемориальная доска (скульптор Игорь Иогансон). Увы, площади не вернули старое название, окрестный пейзаж сильно изменился, но для тех, кто слышит поэта, его дом все тот же. «Дом на Александровской площади угловым своим построением напоминал океанский корабль, носом врезавшийся в шумящий деревьями сад Туберкулезного института. Он как бы плыл по зеленым или желтым колеблющимся волнам листвы, по волнообразным кронам старинного сада, возвышаясь над самыми высокими деревьями».

В этом доме прошло детство поэта, его школьные и ифлийские годы. Сюда он вернулся с войны. Без этого дома, его двора, ближайших улиц у нас не было бы «Выезда», «Из детства», «Двора моего детства», «Пустыря», «Памяти юноши», многих других самойловских стихотворений, колдовской поэмы «Снегопад». Здесь будущий поэт по-пушкински учился языку у нянек,/ У молочниц, у зеленщика,/ У купчихи, приносившей пряник/ Из арбатского особнячка. Этот мир, наделил Самойлова особым московским чувством, что роднило его с другим уроженцем и поэтом нашего «святого города» -- Пастернаком. По этому миру он тосковал, его прозревал и окликал через десятилетия и расстояния, именно он рождал запечатленные в поэме «Возвращение» приступы ностальгии по цельности и по России,/ И по Москве эпохи детства./ Не по большой и суматошной,/А по Садово-Самотечной,/ По старой, по позавчерашней,/Со стройной Сухаревой башней. // Москва тогда была Москвою -- /Домашним теплым караваем,/Где был ему ломоть отвален/ Между Мещанской и Тверскою./ Еще в домах топили печи,/ Еще полно было московской/ Роскошной акающей речи/ На Трифоновской и Сущевской./ Купались купола в проточной/ Заре. Ковался молоточный/ Копытный стук, далеко слышный,/ На Александровской булыжной./ А там, под облаком лебяжьим,/ Где две ладьи Крестовских башен,/ Посвистывали, пар сминая,/ Виндавская и Окружная,/ Откатываясь от Крестовской/ К Савеловской и Брест-Литовской <...> А эта обозримость мира!/ А это обаянье слога!../ Москва, которую размыла/ Река Железная дорога.

Да, «река Железная дорога» размыла и раздавила многое. Но поэзия ухитряется сберечь уже вроде бы исчезнувшее -- и поэзия Самойлова сберегает ту Москву и вносит свободный и высокий дух в Москву нашу. Потому и мемориальная доска не только благодарное приношение большому поэту, но и знак того, что Москва остается Москвой, не мегаполисом, резиденцией властных структур и точкой пересечения финансовых потоков, но поэтичным, живым, родным городом, сердцем живой России.

На открытии памятной доски выступили друг Самойлова со школьных лет Анатолий Черняев, старший сын поэта Александр Давыдов, депутат Мосгордумы Евгений Бунимович, директор русского ПЕН-центра Александр Ткаченко, Олег Хлебников, Александр Городницкий, председатель комиссии по литературному наследию Самойлова Сергей Чупринин... Стихи Давида Самойлова читал народный артист России Рафаэль Клейнер (на снимке).