С момента своего основания в 1956 году и фактически до конца 80-х фестиваль современной музыки «Варшавская осень» играл роль окна в Европу для всех музыкантов из соцлагеря. Туда ездили больше на других посмотреть, чем себя показать, хотя советское начальство и относилось к этому с большим подозрением. Десятилетиями «Варшавская осень» балансировала на лезвии идеологической бритвы. Отменяли фестиваль только дважды -- последний раз в 1982 году из-за введения военного положения. В условиях народившегося капитализма, смены поколений и появления новых очагов современной музыкальной культуры (в Польше это краковский «Аудио-Арт») «Осень» тоже выжила. По своим масштабам (более двадцати концертов плюс композиторский конкурс, в котором победил в этом году белорусский композитор, стажер Дармштадта Валерий Воронов) и уровню организации фестиваль все еще основательно превосходит все, что делается в этом плане у нас.

Тройка всемирно известных польских радикалов, основательно опростившихся к началу 70-х (Пендерецкий, Гурецкий и Киляр), давно предпочитает западные заказы, и вместо них местную музыку представляют композиторы двух следующих поколений. Они выступают, в общем, в тех же «неостилях», что и старики. Эугеньюш Кнапик продемонстрировал откровенный неоскрябинский стиль. Любимчик широкой публики Павел Шиманьский -- обезоруживающую новую простоту вроде Майкла Наймана.

Главная польская надежда Павел Микетын показал остроумную работу -- камерную оперу «Невежа и безумец» на блестящее либретто австрийца Томаса Бернхарда из закулисной жизни оперной дивы. Закулисной в прямом смысле слова: в первом акте публику и впрямь рассаживают за кулисами, действие постепенно насыщается музыкой моцартовской «Волшебной флейты» и обрывается недопетой арией Царицы Ночи (роль оперной дивы сыграла блестящее украинское сопрано Ольга Пасечник). Действие второго акта происходит в ресторане, под абстрактно минималистские повторения и уже без каких-либо цитат.

По заказу «Варшавской осени» голландец Мартин Паддинг сочинил первую часть оперной трилогии-мультимедиа «Татуированные языки» (по Сведенборгу). Музыка очень хороша. У нас бы такую называли симфо-джаз или симфо-рок (играл ансамбль Loos, который успел дать и концерт в клубе Jazzgot, как две капли воды похожем на московский центр «Дом»). В любом случае это типичное детище нидерландской школы, в которой давно уже стерлись различия между высокими и низкими жанрами.

Еще один голландский концерт -- ансамбля NIEUW -- превратился в триумф (единственный раз на фестивале публика аплодировала стоя) хорошо известного у нас композитора Тео Лувенди, пришедшего в серьезную музыку из джазового авангарда. Кроме пикантного буги-вуги для африканского барабанщика и камерного ансамбля были показаны сразу две версии его Mons -- для солиста-импровизатора и камерного оркестра.

Вообще на «Варшавской осени» нисколько не стыдятся ничего неакадемического. Похоже, что панацею от засушенного академизма начинают искать где угодно -- в авангардной рок-музыке, компьютерных экспериментах краковского объединения Centrum, трогательных электронных композициях Рышарда Шереметы, в которых вокальное трио «НОВИ» украшает звукоподражаниями коллаж из своих же старых джазовых обработок Шопена. Или в костюмированном действе с волынкой и народными плакальщицами. На ночное бдение в жанре индастриал-эмбиент (помесь электронно-музыкальной медитации и футуризма) американки Энн Госфилд (с участием культового британского барабанщика Криса Катлера) в неотапливаемый фабричный цех пришли все -- от музыковедов до функционеров Союза польских композиторов.

И, наконец, то, с чего стоило начинать. Честь открывать «Варшавскую осень-2001» выпала Симфоническому оркестру Московской филармонии под управлением Юрия Симонова. Программа была точно выверена: известное сочинение умеренного бельгийского авангардиста Карла Гойвертса, знаковая «Cтаропольская музыка» Гурецкого, на рубеже 60--70-х завершившая поворот от радикального новаторства к еще более радикальному неопримитивизму, Второй скрипичный концерт Альфреда Шнитке (солистка Юлия Красько), в середине 60-х убедительно продемонстрировавший всю серьезность намерений советского авангарда, и, наконец, очень редко исполняемая Первая симфония Галины Уствольской.

Кстати, все пять симфоний этого старейшего петербургского композитора, легендарной ученицы Шостаковича были исполнены в ходе фестиваля. Четыре из них звучали в очень подходящем месте -- в готическом соборе. Но играли с романтичными ферматами, так что получилось что-то вроде провинциальной и мелодраматичной постановки Достоевского. Важно, однако же, другое -- похоже, «Варшавская осень» снова становится мостом между Востоком и Западом. Только теперь уже Запад больше интересуется нами, чем мы им. Теперь уж мы ездим туда себя показать, а не на других посмотреть.