Лететь на фестиваль во Владикавказ было боязно. Я говорю не о страхе за собственную жизнь: чего не было, того не было. Я и в мыслях не держал встречу со взрывоопасным шахидом или с охотником за рабами, томило другое. Я почему-то был уверен, что воздух, которым дышит столица Алании, полон угрюмости, тревоги и заведомого (что делать, вполне заслуженного) недоверия к лицам московской национальности. Довольно быстро выяснилось, что предчувствия обманули на сто процентов: хороший, легко дышащий город. Весьма веселый город.

Душа, не нашедшая в окрестной жизни ничего опасного, не успевает расслабиться и с азартом ищет забавное: этим она накормилась досыта. Например: на улице Горького есть кафе, названное в честь лучшей из горьковских пьес. Вывеска не имеет отношения ни к старой, ни к новой русской орфографии: «НА ДЪНЕ».

Еще пример: чудесный человек Лев Григорьевич Хасиев (воплощение самого пылкого и чистого патриотизма без примеси националистической фанаберии) везет москвичей посмотреть памятник Лермонтову: памятника не обнаруживается. Его украли. «Из бронзы был?» -- спрашиваем мы с догадливой ехидностью, и смущенный человек объясняет: «Да, из бронзы, но украли не поэтому. Похитители принадлежат семье, которую Лермонтов, проезжая через Владикавказ, тяжело оскорбил, тогда его не убили на месте по чистой случайности. Потомки отыгрались на скульптуре, их уже нашли. Я думал, что памятник успели вернуть на постамент, но вот, к сожалению, не успели...» Чудесно, что все это верно -- от слова до слова. Надеюсь, что приговор гордым потомкам вынесут мягкий; вовсе не понимаю, чего от таких людей можно добиться силовыми методами.

Совсем весело стало, когда за два дня до конца фестиваля в городе с утра повалил снег, да какой: густейшими, пастернаковскими хлопьями. В Москве в это время было, кажется, плюс пятнадцать. Владикавказский театральный фестиваль именуется «Сценой без границ»: вот уж что правда, то правда.

На итоговом обсуждении я, слегка всполошив окружающих, назвал театральную ситуацию в Осетии предреволюционной. Эмфаза была спланирована; не выдал ли я желаемое за действительное -- вот вопрос. Революция может не состояться; она может потерпеть поражение (тогда ее в лучшем случае запомнят как «мятеж молодых нахалов» или что-нибудь в этом роде); она может, одержав победу, кончиться ничем -- существуют памятные прецеденты. Важно, что стагнационное равновесие между приемами режиссуры, актерской игры, драматургии и сценографии -- равно удобными друг для друга и в одинаковой степени рептильными, унаследованными театром против собственной воли, -- рушилось на владикавказском фестивале самым превосходным образом. В очередной раз выяснилось, что «национальному театру» тесновато жить в заранее обусловленных границах и не очень интересно спекулировать местным колоритом. Растет нечто новое: ломкое, неровное, нервное -- но оно растет.

Приз за лучший спектакль на третьем фестивале «Сцена без границ» (первый прошел в 2000-м, второй -- в 2002-м, в 2004-м году фестиваля не было -- был Беслан) получил абхазец Валерий Кове, признанный театральный лидер Северного Кавказа. Его «Гуарапский писарь» («фантазия на тему спектакля в одном действии» -- значится в программке) -- отлично продуманная и эффектно выполненная работа. Бродячий, никому на свете не подчиненный театр приезжает в село, хочет играть, спектакль срывается, но одному из сельчан (Адгур Джения, писарь) театр навечно западает в душу и т.д. -- словом, история Аксюши из «Леса», прочитанная с точностью до наоборот. Все честь по чести: спектакль действительно лучший. Театральная игра, которую придумал Кове, предсказуема на 9/10, но нафталином от нее не пахнет. Режиссер Кове пребывает в том счастливом состоянии, когда мастерство, энтузиазм и опыт дружат меж собою: дай бог им дружить и в будущем. Все дальнейшее пишется с пометкой «строго субъективно».

Наиболее существенными для меня были спектакли молодых осетинских режиссеров, ставящих Беккета, Борхерта, Камю. Можно сказать свысока: не поздновато ли вы проснулись? Можно позлословить: жюри, решившее не вручать приз «За лучшую режиссуру» никому, одарило режиссера Тамерлана Дзудцова утешительной наградой за что-то этакое, связующее национальную традицию с европейским театральным авангардом. Похоже, что и Ибсен и Пиранделло могут у нас оказаться авангардом -- а ведь для кого-то и вправду могут. Как хорошо не перескакивать через ступеньки. Я решительно не могу понять тех людей, которые ставят Пинтера, Стоппарда или нашего разлюбезного Сорокина, не усвоив для себя Беккета, тем более тех, кто ставит Беккета, не усвоив Чехова, -- но сейчас речь о другом.

Пока актер Сослан Бибилов (Театр имени Коста Хетагурова, Южная Осетия) не загорелся желанием сыграть роль Владимира, пьесы «В ожидании Годо» на осетинском языке не было. Теперь он ее перевел и она есть. Пока режиссер Дзудцов эту пьесу не поставил (самое важное в его спектакле -- длительность и подробность: три с половиной часа чистого сценического действия), ему было несподручно браться за «Гамлета»: теперь можно, он уже делает. Параллельно с новым режиссерским поколением в обеих Осетиях вырастает (трижды тьфу, чтобы не сглазить) новое актерское. Запишите куда-нибудь: Албегов, Бибилов, Валиев, Парастаев. Если осетинской театральной революции суждено случиться, эти фамилии вы вспомните с радостью, но без удивления: конечно, мы их знаем, давно знаем, как же не знать.