Со дня чернобыльской аварии прошло двадцать лет -- четвертый блок АЭС взорвался в ночь на 26 апреля. Годовщину этого события, что все никак не может стать историей, потому что получившие тогда дозу радиоактивного облучения люди продолжают болеть и умирать и потому что и сейчас на зараженной местности продолжают жить люди (а период полураспада одного из изотопов плутония -- 24 тыс. лет), режиссер Йоэл Лехтонен решил отметить спектаклем-проектом «Чернобыльская молитва». Он взял одноименную документальную книгу Светланы Алексиевич (ее новая авторская редакция с добавлением фрагментов, ранее исключенных из текста по цензурным соображениям, недавно вышла в издательстве «Время») и аккуратно выбрал из нее несколько монологов.

Песочница, детские качели и большой экран в углу -- вот все оформление спектакля. Когда зрители входят в зал, в фонограмме льются бодрые песенки восьмидесятых, жизнерадостная советская эстрада. На экране начинается демонстрация -- все как положено: улыбающиеся лица, лозунги, добродушная толпа (двадцать лет назад первомайских шествий не отменили ни в Киеве, ни в Минске -- населению ровно ничего не сказали, хотя дозиметры сообщали, что выходить на улицу можно только в защитных костюмах). Такой же бодрый, будто сошедший с экрана хор появляется и на сцене. Но сквозь кадры шествия прорезается, проплавляется зарево над АЭС -- и из темной стены в лучи света начинают выходить по одному герои спектакля.

«Рамкой» для всех монологов Лехтонен сделал один рассказ -- рассказ Людмилы Игнатенко, жены одного из пожарных, брошенных на аварийный блок в первые часы после катастрофы. (Ее потрясающе точно играет Анна Галинова: ее героиня, по-деревенски закутанная в какие-то холщовые тряпки, разговаривающая именно так, как говорят простые женщины из совсем уж тьмутаракани, трогательная до слез в своей запредельной любви к мужу, безграмотная до ужаса -- для того, чтобы находиться рядом с умирающим, скрыла от врачей, что беременна, и получила немалую дозу радиации -- ребенок умер вскоре после рождения, -- при вполне конкретных житейских подробностях это, безусловно, образ, зеркало всей страны.) Ее повествование о двух неделях, в течение которых умирал ее муж, прерывается монологами: егеря, посланного в зону заражения отстреливать домашних животных (брать их с собой при эвакуации запрещалось -- в шерсти слишком много радиоактивной грязи); телеоператора, снимавшего хронику событий; ликвидатора, ставшего импотентом и рассказывающего «атомные» анекдоты; бывшего первого секретаря райкома КПСС; женщины, у которой родилась девочка с чудовищными врожденными травмами. Это хорошо сделанные рассказы -- то есть сыгранные точно, психологически достоверно, тщательно -- что мать (Алла Каравацкая), с привычной точностью воспроизводящая сложные медицинские термины: видно, что она это делала тысячи раз; что партиец (Александр Андриенко), со всей этой риторикой, что раньше был порядок, люди верили и т.п., и под конец на выдохе сообщающий, что у внучки лейкемия (а он запретил дочери уехать из города -- что же подумают люди, которых он посылает на ликвидаторские работы? Но вот что важно: для подобных историй у театра все равно пока что нет своей интонации.

Один из героев спектакля, телеоператор, вспоминая об эвакуации, говорит, что ему казалось, что люди примеривали себя к классическим военным кадрам, пленкам Великой Отечественной. Прощаясь, так махали руками, как на тех пленках. Так вот: на спектакле Лехтонена -- умном, внятном и ничуть не пошлом (а взяться за такую тему, тем более «по поводу годовщины» -- значит пройти по бритвенному краю пошлости) -- отсвет старинных советских спектаклей о войне. Хороших спектаклей -- не с бесчеловечным геройством, но с вот этими ужасом и тоской, все равно выруливающими на интонацию преодоления. «Я хотела рассказать вам про любовь» -- лейтмотив монолога Людмилы Игнатенко. Про любовь. То есть вот он, полный кошмар: «атомные» демонстрации, преступное вранье властей (в книге об этом гораздо подробнее, режиссера интересовали более личные истории), беженцы из республик бывшего СССР, заселяющие отравленные земли, потому что только оттуда их никто не гонит. И интонация эта -- «про любовь».

Предания о вечной любви, Великая Отечественная и матерные частушки. Подзаголовок книги и спектакля -- «Хроника будущего».