Об этой книге следовало написать давно -- том с «простым» названием «Просто жизнь» был выпущен издательством «РОССПЭН» в самом начале года. И как оптимистически ни оценивай наши литературные свершения и перспективы, не думаю, что к концу года появится много публикаций, значение которых будет сопоставимо с мемуарами выдающегося историка и архивиста, многолетней заведующей отделом рукописей главной библиотеки страны Сарры Владимировны Житомирской (1916--2002). Именно поэтому рассказывать о мемуарах Житомирской очень трудно.

Боязно опошлить большую жизнь большого человека благозвучными банальностями о мужестве, интеллектуальной честности, подвижничестве, человеческом достоинстве и неотрывном от них особенном качестве -- способности, сохраняя верность себе, не останавливаться в духовном развитии. Не менее боязно измельчить эту большую жизнь перечислением «этапов» и «эпизодов», сползти в частности -- столь выразительные и живые в рассказе Житомирской, столь много теряющие при отключении от общего контекста. Сюжет становления (детство, школьные годы, студенчество) интеллигента-гуманитария первого «советского» поколения может быть верно увиден лишь при свете позднейших -- истории величия отдела рукописей Ленинки (Житомирская и ее коллеги-единомышленники десятилетиями формировали этот уникальный научно-просветительский организм) и истории его умертвления, превращения в бессмысленную контору. Отдел изувечили на закате советской эпохи (Житомирская была изгнана из выстроенного ею дома и цинично оболгана; худо пришлось и другим сотрудникам, не забывшим, что значат слова «честь», «наука» и «общая польза») -- и отнюдь не выздоровел под солнцем свободы. Но и лучшие годы отдела, и трагедия его разгрома видятся объемнее, если в поле зрения присутствуют «начальная пора» мемуаристки (вот откуда и как мы шли) и постсоветское время, когда многое переживший и передумавший историк взялся за описание своего пути (со всеми надеждами, иллюзиями, ошибками и обретениями) и доосмысление той миссии, что некогда была принята.

Кто-то скажет, что Житомирская проиграла -- ведь тот отдел погиб и не воскрес. Да, это было поражение, но не одной Житомирской, а всей русской культуры. И -- что не менее существенно -- каждого человека (вне зависимости от меры его вовлеченности в конкретный сюжет), для которого эта самая культура не звук пустой. Но вот другого поражения -- поражения личности -- не было. И не только потому, что Сарра Владимировна продолжала вдохновенно и плодотворно работать над своим девятнадцатым веком, одарила отечественных читателей научным изданием «России и русских» Николая Тургенева, написала прекрасную книгу «Просто жизнь». Поражения личности не было, ибо были высокие годы отдела рукописей, было реальное участие в освобождении исторической и филологической науки (а значит, и общества), была верность себе (и своей миссии) в дни битвы с невежеством и ложью. Поражения личности не было, потому что была личность.

Мемуарам Житомирской предпослана статья ее коллеги (больше, чем коллеги) Мариэтты Чудаковой «О роли личностей в истории России ХХ века». Там, конечно, не только о Сарре Владимировне говорится, но стимулом к созданию этой насущно необходимой, к каждому из нас обращенной, обжигающей работы послужили жизнь, судьба и прощальная книга Житомирской.

...Едва ли не половину только что вышедшего тома «Нового литературного обозрения» (№77) составляют материалы о недавно почивших филологах. С.А. Старостин, А.П. Чудаков, М.Л. Гаспаров, В.Н. Топоров, Е.М. Мелетинский... Потери ужасны. Под рубрикой «Эпилог» Мариэтта Чудакова сравнивает черную осень 2005 года с ситуацией 1969--1970 годов, когда один за другим уходили В.В. Виноградов, К.И. Чуковский, В.Я. Пропп, Ю.Г. Оксман, Н.И. Конрад... -- «сегодня нельзя не испытывать чувство совершившегося второго тектонического разлома». Чудакова полагает: ушедшие «сделали для следующего поколения (или для следующих поколений) что-то настолько огромное», что обнаружившееся «зияние» «будет затягиваться гораздо быстрей, чем это было после начала 1970-х». Увы, не уверен. В соседствующей статье Сергей Зенкин, отдавая дань титаническим свершениям ушедших, перефразирует мрачную сентенцию Брехта: «Горе науке, которая нуждается в подвижниках...» Да, горе. Но трижды горе науке и -- вернемся к тексту Брехта -- стране, которые, нуждаясь в подвижниках, их не находят.