Практически одновременно в Москве появились две новые оперные постановки -- «Фауст» Гуно в Музыкальном театре имени Станиславского и «Фальстаф» Верди в «Геликоне». Обе оперы в Москве не шли с незапамятных времен и порядком подзабыты. В обоих есть чем пощекотать нервы зрителю. Не стоит сомневаться, что всеми этими обстоятельствами щедро воспользовались постановщики спектаклей: Дмитрий Бертман в «Геликоне» и заезжая пара никому не известных французов из города Нанта -- Франсуаза Террон и Филлипп Годфруа -- в театре на Дмитровке. Получившееся их стараниями буйное начало оперного сезона -- с многочисленными эротическими откровениями, смелой перетряской классических сюжетов и хлесткими концепциями -- надолго запомнится московским меломанам. Не исключено, что некоторые будут вспоминать его как пошлый, стыдный сон.

Тем не менее обе постановки не стоит сливать в единое месиво грубой, циничной и не знающей ничего святого современной оперной режиссуры. Они совершенно не похожи друг на друга, у них разные истоки и разные последствия. Хотя бы потому, что одну и ту же эротику в «Фальстафе» кушают как сладкое полудозволенное мороженое, от которого в худшем случае можно потолстеть, а в «Фаусте» ею давятся как куриной костью. Дело тут не в невинности нашего зрителя, а в том, что он готов услышать, и в том, что хочет сказать ему режиссер.

Верный себе Бертман, собственно, ничего особенного сказать не хочет. Он хочет только зрителя повеселить, сделать ему приятное, максимально приукрасить его досуг. Надо признать, делает он это виртуозно, вплотную приближаясь к столь чаемому у нас в последнее время отечественному мюзиклу. «Фальстаф» получился, пожалуй, одним из самых удачных его спектаклей. Все в нем крупно, сально, смачно, однозначно и безо всякой задней мысли. Непосредственно с финальной нотой спектакль лопается как мыльный пузырь, оставляя после себя лишь некоторую липкость. Как поют -- в общем-то неважно. Хотя поют на самом деле очень прилично. Состав -- звездный по геликоновским меркам: Наталья Загоринская (Алиса), Татьяна Куинджи (Наннетта), Лариса Костюк (Миссис Квикли), Светлана Российская (Мэг), Михаил Давыдов (Фальстаф). За пультом -- экспансивный молодой грек из Петербурга Теодор Курентзис, последний ученик легендарного Ильи Мусина, настоящая находка для театра. Его стараниями труднейшие восьмиголосные ансамбли кажутся прозрачными, а оркестр на равных принимает участие в динамичной круговерти спектакля.

Но главное все-таки не музыка, а то, что каждый такт партитуры и каждый сантиметр крохотной сцены заполнены комедийным действием, буффонным сладострастием и необязательными перевертышами. Толстый стареющий рыцарь Фальстаф оказывается златокудрым красавцем стриптизером из ночного клуба -- а вся его знаменитая крупнота сосредоточена понятно где. Хор эльфов в Виндзорском лесу превращен в уморительную пародию на классический белый балет. Обнаженные руки, ноги, торсы, задницы -- все, что только можно показать, -- показано. Кому не хватило, может насладиться в антракте зрелищем парижских порнографических открыток столетней давности, безо всякой видимой причины помещенных в пояснительный буклет. В качестве связующего символа спектакля выступает накладной гульфик с подсветкой, переходящий по ходу действия к тому, кому в данный момент улыбнулась эротическая удача. Впрочем, зрители понимающе подхихикивают при виде любого предмета продолговатой формы -- например, гигантских столовых приборов, ножей или бутафорских свиных окороков.

У французов, поставивших «Фауста», напротив, никаких театральных уловок. Все, что хотят сказать постановщики, они говорят прямо, безо всяких обиняков. Одетый рокером Мефистофель попросту показывает публике средний палец. И этот плевок в зал никого не веселит, а только обижает. Вожделение и богохульство поданы максимально жестко и провокативно. Даже сложно сказать, что больше шокирует публику -- раздвинутые ноги Маргариты или распятый на церковном алтаре Антихрист. Спектакль рассматривается как вызов и требование немедленно бороться со всеми бедами человечества, но уж точно не как возможность хорошо провести время. Здесь чувствуется и феминистская закалка, и та отчаянная концептуалистская смелость, с которой мы знакомы по творчеству отечественных актуальных художников типа Бренера и Кулика. Еще до премьеры постановка была овеяна скандалами. Во время репетиций одна из Маргарит -- Татьяна Моногарова -- подписала заявление об уходе. А «Вальпургиеву ночь», где, по слухам, черно-белые военные кинохроники оказывались фоном для группового секса, запретили волевым решением дирекции театра. Можно предположить, что и будущее этого странного спектакля окажется незавидным -- скорее всего долго он не протянет. Впрочем, для актуального искусства этого и не требуется.

Конечно, кроме будоражащей радикальной акции в «Фаусте» довольно много вполне профессиональной работы. Мефистофель (Роман Улыбин) необыкновенно естественно выглядит в роли злодея, Маргарита (Ольга Гурякова) выдает нежнейшее пиано, ее брат Валентин (Андрей Батуркин) демонстрирует очень бравый баритон, влюбленный студент Зибель (Наталья Владимирская) -- ровное меццо, а дирижер Самуил Фридман удачно справляется с оркестром. Хоть спектакль грешит фрагментарностью, стилистической пестротой и мизансценической небрежностью, в нем есть несколько режиссерских ходов, от которых уж точно не отмахнуться, как от мыльного пузыря. Чего стоит долгая зловещая пауза перед веселеньким хором возвращающихся с войны солдат!

В опере вообще утрировано все плохое и замазано все хорошее. Понятно, что никаким прощением в финале оперы и не пахнет -- Маргарита проклята, а последний персонаж, которого мы видим, -- скалящийся Сатана, задергивающий театральный занавес. Что и говорить, приятного мало. Хорошо еще, что есть выбор. Вам решать, что лучше -- думать над «Фаустом» или смеяться над «Фальстафом».