Роберто Бениньи, итальянский stand-up-комик для внутреннего пользования, стал священной коровой мирового кинематографа в одночасье. Ни его появление в фильмах Бертолуччи и Марко Феррери, ни привязанность к нему лидера американского артхауса Джима Джармуша (Бениньи сыграл в его фильмах «Над законом», «Ночь на земле», «Кофе и сигареты»), ни главная роль лунатика в последнем, крайне болезненном фильме Федерико Феллини «Голос луны» этого сделать не смогли. Зато его собственная карамельная сказка о фашистском концлагере растопила сердца сразу всех -- членов Каннского жюри и Американской киноакадемии, членов разных критических сообществ и простых зрителей, которых всегда можно тронуть страданиями маленького человека.

Во времена этой повальной истерии бросить камень в огород Бениньи мог только неприкасаемый. Им стал Стивен Спилберг, который не скрывал своей брезгливой неприязни к комическим спекуляциям на тему холокоста. Но его желание убить кривляющегося пересмешника было списано на обиду во время оскаровской церемонии -- бесцеремонный и обалдевший от счастья лауреат пошел на сцену из зала по головам в буквальном смысле слова, наступив на плечо Спилберга и свалившись на колени какой-то даме. Насколько омерзительна была эта сцена, над которой все тогда умиленно посмеялись, стало ясно позже, когда набеленный и нарумяненный Бениньи точно так же два часа носился по экрану в кружевных панталонах, изображая деревянную куклу, придуманную Карло Коллоди. Шесть номинаций на «Золотую малину» (Razzie Award) и «почетный» приз Бениньи как худшему актеру года не смотрелись перегибом в отношении человека, награжденного в 99-м году тремя «Оскарами», а были простой констатацией того, что в прошлый раз погорячились.

К тому же всплыла история с румынским проектом «Поезд жизни», в котором Бениньи предлагали роль. Но он, прочитав сценарий сказочной комедии о евреях, решивших уехать из оккупированной фашистами Европы в Землю обетованную, отказался и оставил очень интересный фильм «Поезд жизни» с носом, ловко перейдя ему дорогу похожей по жанру и стилю картиной «Жизнь прекрасна». Так что сегодня многие уже не склонны вспоминать свои восторги. Однако для Бениньи стремление второй раз войти в ту же реку было очень соблазнительно. Поэтому, пережив крах «Пиноккио», самого дорогостоящего фильма в истории итальянского кино, он приложил несгораемую идею о том, что жизнь прекрасна, к актуальной войне в Ираке.

В своем новом фильме «Тигр и снег» Бениньи остается человеком-оркестром, то есть автором в каком-то устрашающем смысле слова -- он сценарист, режиссер, актер, муж актрисы и сопродюсера, а заодно и владелец кинокомпании, произведшей фильм. На экране он -- неуклюжий и страстный поэт, умеющий клоунскими ужимками и маниакальным упорством заставить жизнь быть прекрасной вопреки обстоятельствам и здравому смыслу. Его Аттилио сильно немолод, некрасив, плешив, но главное -- не настолько обаятелен, чтобы выдержать его больше десяти минут. Однако он пребывает в состоянии перманентного восторга, читает экстатические лекции студентам, перемигивается с хорошенькими студентками, а во сне проигрывает под одну и ту же унылую песню Тома Уэйтса варианты женитьбы на прекрасной даме, которую, как всегда, играет жена Бениньи Николетта Браски. В какой-то момент женщина-мечта материализуется в реальной жизни под именем Виттория, но вступать с Аттилио ни в какие отношения не желает. И ее в общем-то можно понять.

Чтобы написать бестселлер об арабском поэте Фуаде, в роли которого испанец по крови Жан Рено (вспомнив свое марокканское детство, он заговорил по-арабски), Виттория улетает с ним в только что оккупированный американцами Ирак. И вот когда Фуад сообщает Аттилио, что Виттория попала под бомбежку и находится между жизнью и смертью, начинается традиционный бениньиевский каскад цирковых аттракционов. Пока Виттория лежит в коме, Аттилио прикидывается известным хирургом, чтобы улететь в Багдад на самолете Красного Креста, гарцует на верблюде, который безуспешно пытается соперничать с актером по части гримас, мчится на мотоцикле, облепленный медикаментами, как шахид взрывчаткой, скачет в ворованных ботинках по минному полю и исцеляет любимую с помощью акваланга, золы и пальмового масла.

В общем, жизнь не только прекрасна, но и удивительна. Ни одна из воюющих сторон автором не задета, хотя американцы и попытались обидеться. Тем не менее их десантники, охраняющие въезды в Багдад, не лишены ни добрых лиц, ни сердца, ни чувства юмора. Простые иракцы представлены добрейшим врачом, правда, ничего не сделавшим для Виттории, и славными торговцами-хитрованами на рынке. Злой Саддам Хусейн, приведший страну ко всему этому, стоит с оторванной головой на площади и указывает пальцем в небо -- это смешно, хотя образ убивает понимание того, что фильм снимался в Тунисе и безголовую статую сделали декораторы. Женщина из снов, естественно, окажется женой героя и матерью его взрослых дочек. А в сладостном хеппи-энде наконец в ход пойдут тигр и другие звери, сбежавшие из зоопарка в пору тополиного пуха, так похожего на снег.

Возразить против этой канонизированной пошлости нечего. Кроме того, что Бениньи настолько самовлюблен и лишен чувства меры, что его беспрестанно мельтешащие руки и сменяющие друг друга на лице гримасы стоит признать отдельными персонажами. А «миссия доброты», которую Бениньи несет в массы, начиная с картины «Жизнь прекрасна», может довести зрителей до приступа диабета, так щедро он приправляет каждый трагикомический эпизод сахарным сиропом. Однако если людям во всем этом хочется видеть продолжение традиций Чаплина и Феллини, то кто ж им запретит. Они и не заметят, что на лекцию выдуманного суетливого поэта почему-то забрел великий слепец Борхес, умерший почти 20 лет назад. Хотя этот факт может потрясти воображение настолько, что все остальное бесчинство пройдет как под анестезией. Ведь это действительно Борхес, зачем-то вставленный из архивной кинохроники. Неужели только для того, чтобы показать тем, кто понимает, сколь знаменит поэт Аттилио? Непонятно и почему повесился в своем прекрасном дворике с бассейном меланхоличный поэт Фуад, сочетающий регулярные походы в мечеть с европейским свободомыслием. Неужели только для эффектного кадра, с которым особенно неуместно монтируется физиономия непотопляемого героя Бениньи? Что бы там ни предполагал автор фильма, именно это общество мертвых поэтов, загадочно появившихся и загадочно исчезнувших, оттеняет неожиданной глубиной его поверхностное комикование.