Автор книги -- авторитетный нью-йоркский музыкальный критик, сделавший в свое время серию интервью с Владимиром Горовицем, глава радиостанции классической музыки WNCN, пианист, историк фортепиано, лектор из Джульярда Дэвид Дюбал. Со своим кумиром он общался как раз в те годы, что окружали легендарную поездку маэстро на родину в 1986-м. Это тот самый человек, что присоветовал Горовицу сыграть знаменитые «Искорки» Мошковского -- беспечный и виртуозный бис, положивший на лопатки московскую публику.

За десять лет, что прошли с момента выпуска «Вечеров» на Западе, книга стала бестселлером. Она действительно очень хороша. Ценна она не только огромным количеством прямой речи Горовица, высказывающегося по самым разным поводам: от любимых композиторов и исполнителей до спорта, старости и рок-н-ролла. В ней содержится куча ценных фактов и живых ситуаций, случившихся с Горовицем и его интервьюером, описанных с журналисткой хваткой, подкупающей откровенностью и безо всякого скучного почитания, обычного для жанра мемориального портрета. Дюбал с американским прямодушием говорит о вещах, практически табуированных для европейца: обсуждает возможность гомосексуализма Горовица, дотошно разбирается в его знаменитых капризах, истериках и депрессиях, честно сообщает, что услышанная им как-то импровизация Горовица за роялем была «ослепительной, вызывающей, вульгарной и вторичной».

Автор не считает нужным уйти в тень великого маэстро (как это, например, сделал Юрий Борисов, недавно выпустивший книгу разговоров с Рихтером) и не отказывает себе в удовольствии изрядно пофилософствовать на свои любимые музыкально-исторические темы. Параллельно с историей про Горовица идет очень симпатичный ликбез для непрофессионалов: про историю фортепиано и сольных концертов, про то, как разминулись в XIX веке пути композиторов и исполнителей и как много поменялось с изобретением в XX веке звукозаписи -- музыканты стали серьезнее относиться к точности и аккуратности своей игры.

Сам Горовиц, «последний романтик», надолго переживший свой век, был знаменит именно «иконоборчеством», очень вольным отношением к чужому тексту. Композиторство и исполнительство для него еще были неделимым целым. Где нужно, мог подправить, украсить чужое сочинение -- причем из самых лучших чувств. Он говорил, что «фортепианизировал» «Картинки с выставки» Мусоргского, потому что сам автор был пианистом-дилетантом и попросту не знал, как лучше сделать.

От Горовица, умершего лишь 12 лет назад, исходит ощущение причастности к единой великой традиции пианизма, родоначальником которой был Лист. Про давно ушедших коллег -- не только пианистов, но и композиторов -- Горовиц говорит как о близких знакомых: «С чего вы взяли, что у Моцарта в жилах текла особая кровь? Она была такая же красная, как и у нас». Именной список в конце книге помогает сориентироваться в россыпях анекдотов про знаменитых музыкантов -- например, про Иосифа Гофмана, который был известен не только тем, что изобрел автомобильные дворники, но и заказал Стейнвею рояль с более узкими клавишами (у пианиста были слишком маленькие руки).

Кроме того, в книге имеется дискография Горовица, краткий хронограф его жизни и подробная биография до 1953 года.

Самому Дюбалу довелось общаться только с умудренным старцем, неожиданно увлекшимся к восьмидесяти годам легким и прозрачным Моцартом. По молодости же Горовиц предпочитал музыку с гораздо большим количеством нот -- его визитной карточкой был Третий концерт Рахманинова. «Я штурмовал рояль, публика визжала, мы ели», -- вспоминает маэстро о том, как он успешно кормил большую семью в 20-е годы в России. Западная карьера началась, как в голливудском фильме, -- какой-то солист заболел, за сорок минут до концерта в гостиницу к голодному юноше, месяц назад сбежавшему на Запад, примчался концертный агент -- и без единой репетиции с оркестром Гамбургской филармонии Горовиц триумфально сыграл концерт Чайковского. Началась горовицемания. Покорив Европу, пианист отправился в Америку, которая, по мнению Дюбала, своим простодушием и материализмом хорошо соответствовала его натуре. 42 концерта за 81 день -- пример одного из американских турне Горовица. По поводу женитьбы на дочке царя всех дирижеров -- Артура Тосканини -- Дюбал остроумно замечает, что «большой итальянский клан во многом сродни типичной еврейской семье», которую Горовиц навсегда оставил в России.

На протяжении всего столетия имя Горовица вызывало ажиотаж. Публика его боготворила, он ее побаивался, когда был не в духе. А когда в духе, говорил, что играет так, будто хочет «их всех поиметь». Дюбал постоянно акцентирует эротические и ревнивые взаимоотношения маэстро со своим инструментом, исполняемой музыкой, публикой, а также подчеркивает шумановскую противоречивость его натуры. За билетами на концерты Горовица выстраивались чудовищные очереди, он на долгие годы исчезал со сцены, каждым новым возвращением прибавляя себе славы. Он презирал масскультуру и деньги, за телетрансляцию своих концертов получал самые большие суммы в истории классической музыки, на старости лет пристрастился к видео и смотрел по три кассеты за ночь (включая порнуху). Еще Горовиц -- в отличие от многих пианистов -- не боялся рукопожатий. Он ездил на гастроли, только если там ему был обеспечен на обед серый палтус, был членом «Ассоциации любителей галстуков-бабочек» (его коллекция насчитывала 800 штук), страдал от отрицательных рецензий, а на положительные не обращал никакого внимания.