В Театре Станиславского при большом скоплении публики прошла премьера спектакля под названием «Шоколадный Пушкин». Автор этого монопредставления Петр Мамонов предпочитает относить свое детище к жанру «литературного вечера». В традициях какого жанра стоит рассматривать «Пушкина», на самом деле толком не знает никто. Точно так же как никто, даже сам Мамонов, не считает нужным всерьез объяснять его необязательное название.

Да этого и не надо. Лидер «Звуков Му» Петр Мамонов, культовый персонаж конца 80-х, давно и прочно попал в разряд гениев перестроечного андеграунда, а оттуда стремительно перешел в современную театральную элиту. «Кто не бросил пить, все умерли», -- бормочет пятидесятилетний Мамонов на сцене Станиславского про представителей своего спившегося поколения. Сам Мамонов образумился, живет в деревне, растит детей, думает о Боге, слушает рок и раз в месяц приезжает в Москву для театрального выступления. Раньше это выступление называлось «Есть ли жизнь на Марсе». Теперь вот -- «Шоколадный Пушкин».

«Пушкин» состоит из некоторого количества отдельных номеров, в основном представляющих собой прозаические тексты, начитанные под угрюмую, минималистскую компьютерную ритмсекцию, которая родом -- из лабораторного рока «Звуков Му». Большую часть представления Мамонов сутуловато стоит ровно посреди сцены перед микрофоном. Иногда он берет в руки гитару, иногда рявкает что-то в дополнительный микрофон со специальным эффектом реверберации, иногда корчит рожи, превращается в отличнейшего комика и до коликов смешит публику, иногда становится задумчив, подкупающе искренен и произносит лучшие свои тексты про советское прошлое.

В похмельном абсурдизме мамоновских текстов, во всем его угловатом сценическом поведении можно найти рэп, влияние обэриутов или традиции обширного племени современных юмористов. Но главное, что там есть, -- это предельная прозрачность, специфический мамоновский антиартистизм. Какое бы отточенное и облизанное впечатление не производило творящееся на сцене, все равно его качество измеряется количественным фактором. Чем больше самого Мамонова, его чудачеств и ужимок, тем сильнее эффект. Этим Мамонов отличается от двух других персонажей, сопоставимых с ним в жанровом отношении, -- от возвышающегося над своей публикой постмодернистского гуру Псоя Короленко и изощренного поэта-композитора-актера Дмитрия Александровича Пригова.

Мамонов -- не музыкант, не поэт и не актер, поскольку на сцене он не играет, не надевает маску, а просто выставляет на всеобщее обозрение самого себя -- милого, славного, дурашливого, резкого, непредсказуемого, свихнутого. «Спасибо, родные», -- кричит он на прощание публике, как будто в зале собрались не покупатели его странноватого таланта, а просто приятели, сбежавшиеся на день рождения. «Спасибо, родной», -- хочется ответить ему.