Время Даниила Хармса вернулось в Петербург. И не только в костюмированных шествиях, плакатах и речовках, в обличье милиционеров и дворников 20-х годов, городских сумасшедших и демонстрантов 30-х. Время одного из самых таинственных петербургских писателей, снискавшего себе навеки титул «мастера литературного абсурда», оживает не только на праздновании его 100-летия. На уличный карнавал по небу слетаются старухи, страж порядка с жезлом свистит в свисток с дерева, чудотворец высокого роста размахивает длинными руками и метет пол бородой. Это до жути персонифицированное время, плод страшных и прекрасных видений Даниила Хармса, наполняет дворики Петроградской стороны порождениями его загадочного гения не только на время празднования юбилея. Мы, пожалуй, не заметили, как во время Хармса постепенно стала превращаться окружающая нас реальность. «Вот какие большие огурцы продаются теперь в магазинах», -- хочется в ужасе или отчаянии воскликнуть словами хармсовского персонажа, узнав об очередных абсурдных событиях, происшедших в нашей жизни по милости государства, нынешних «властителей дум» или просто соседей или родственников.

«Кругом, возможно, Хармс» -- так назвали одну из выставок, открывшуюся в особняке Румянцева к 100-летию писателя. С того времени, как бездарность вновь украла себе титул элиты, как несправедливость и жестокость стали выдавать себя за гуманизм, как забвение и «промывание мозгов» получили звание правды -- что еще осталось вокруг, кроме Хармса? В годы, на которые пришелся расцвет затравленного НКВД и погибшего в тюрьме гения, не осталось места ни логике человеческих поступков, не было ни причин, ни следствий, «ни Божества, ни вдохновенья». Жизнь была абсурдной в любом веке, но, вероятно, в 1920--1930 годы -- всего через 30--40 лет после вопросов о красоте, миссии человека и смысле бытия, над которыми мучились чеховские герои, -- концентрация бессмыслицы стала непереносимой. А сейчас празднование 100-летия писателя и посвященный ему Хармс-фестиваль лишь напоминают нам о победном возвращении бессмыслицы в нашу жизнь. А еще о том, что мы, едва-едва освободившись от тех, кто уничтожили Хармса, репрессировали членов группы ОБЭРИУ, физически уничтожили ленинградскую школу детской литературы, -- не смогли защитить себя от этой бессмыслицы. И персонажи Хармса снова проникли в нашу жизнь и правят бал, лезут в уши и глаза с телеэкрана и просто из окна, в которое так любил смотреть поэт из своей квартиры в доме по улице Маяковского, 11.

На нем еще в июне была открыта мемориальная доска, на которой художник Вячеслав Бухаев изобразил мастера абсурда именно так, каким его запомнили эти стены города, опустевшего от репрессий, от повального стукачества, от арестов, от бомбежек, от голода. «Из дома вышел человек» -- выбита на доске строчка хрестоматийного хармсовского текста. Вышел и не вернулся, как миллионы его сограждан. Как и сам поэт, когда добралась до него карающая длань бессмыслицы, не простившей своего разоблачения средствами литературы.

Увидеть, что дело Хармса живет и побеждает, в минувшие выходные в Петербурге помогли артисты театра «Комик-трест» -- они переоделись в костюмы его персонажей и маршировали на Каменноостровском проспекте в одном из дворов по кругу под лозунгами «Мы себя под Хармсом чистим», «Хармс, мы навеки с тобой», «Заветам Хармса верны», «Ты знал!» После этого был открыт памятник литератору, но он оказался живым и удрал, что есть духу. Художник Кирилл Миллер не растерялся и открыл настенный барельеф с лицом поэта. Еще один барельеф с автографами Хармса украсил стену соседнего дома. Ожившие персонажи вокруг, что было сил трубили в трубы, кричали кричалки и жгли петарды.

А вокруг простирался Петербург с его новыми русскими архитекторами, мечтающими поправить Росси и Растрелли, с чиновниками, насилующими родной язык, со спортсменами, торгашами от культуры и владельцами блинных и суши-баров, от души полагающих себя главным достоянием этого города. И все они отличались от артистов «Комик-треста» тем, что были совершенно не в силах сбросить с себя приросшие к коже одежды персонажей Хармса.

Правда заключается в том, что Хармс, писавший стихи и прозу, действительно родился на свет в 1905 году. Абсурд в том, что это произошло 30 декабря. То есть он еще не родился, а мы уже полгода отмечаем его день рождения. Но его персонажам, заполонившим Петербург, это вряд ли поможет. Он знал.