Два события счастливо синхронизировались нынче: выход в свет большой части архива статей выдающегося российского медиевиста Арона Яковлевича Гуревича (книга «История -- нескончаемый спор» выпущена издательством РГГУ) и открытие в Историческом музее выставки «Золотые дети» (детский европейский портрет XVI--XIX веков из собрания Фонда Янник и Бена Якобер). Для того чтобы предупредить возможное недоумение и даже шок из-за непривычного взгляда на мир детства европейских художников от маньеризма до сентиментализма, не худо бы познакомиться с той исторической антропологией (этнологией), которой занимается Арон Гуревич и которая стала принципиальным методом современной медиевистики.

Дело в том, что детский портрет самый трудный для восприятия старого искусства жанр. Ну не возникает у нас эмоционального контакта с большинством изображенных моделей, похожих -- чего уж -- то ли на кукол топорной работы, то ли на кунсткамерных карликов. Однако воспринимать выставку с уникальными портретами детей всего лишь кабинетом курьезов значит расписываться в собственном невежестве.

Лучше смириться с тем, что мы не всеведущи и что чуждые нам эпохи являются «лесом символов» (по определению американского историка Роберта Дарнтона). Нам остается в этом лесу блуждать, предвкушая радость и восторг от того, что какие-то шифры и коды старой культуры поддадутся и мы кое-что поймем.

Вот подходим к портрету крохотного маркиза де Бранка. Написан знаменитейшим мастером натюрморта XVIII столетия, любимым художником Людовика XV Жаном Батистом Удри. Младенец де Бранка голенький сидит на алой бархатной подушке. Вместо фигового листа -- складки парчового покрывала. Обычный пухленький младенец. А лицо немало пожившего, опытного в интригах, самоуверенного и властного царедворца, очень похожее на физиономию какого-нибудь из Орловых екатерининского царствия. Что за эффект ярмарочной фотографии? Откуда он? Ведь Удри -- живописец виртуозный, и на недостаток мастерства неловкий эффект не спишешь. Чтобы понимать, следует внимать текстам Гуревича о том, как старый мир разбирался с тем, что есть личность, персона. Индивидуализм с его культом пограничных, неоформленных, незащищенно-нежных душевных состояний ведет отсчет с эпохи романтизма (тогда мир детства и стал автономным). А во времена Людовика XV еще актуально было определять полноценность личности через упомянутую Ароном Гуревичем в статье о личности и индивидуальности в истории культуры средневековую систему «талантов». Одними из главных в ней (помимо собственно богоподобной «персоны») были «должность» (служение в зависимости от социального и профессионального статуса) и «богатство» (имущество, которое должно приумножать). Такие тяжелые, чеканные формулы полноценности и достоинства человеческого отпечатывались на лицах парадных портретов. Исключения не делались никому, даже младенцам. Так что портрет крошки де Бранка был представлением «талантов» всей славной фамилии. Лицо становилось эмблемой -- живописать детскую непосредственность не требовалось.

Однако упрощением было бы и говорить, что ребенок на старых портретах -- это всегда маленький взрослый. Своя мировоззренческая складка в отношении к детству все же была. Почувствовать ее можно, представив себе, что многие портреты чаще безвестных европейских мастеров украшали не парадные покои, а семейные. Тут мы вступаем на такую интимную территорию, которая, боюсь, почти не транслируется научным языком. Это передающаяся художнику материнская и отцовская нежность, ласка и любовь. Миловидные личики крошек-принцесс, инфантов и графов в лучших портретах светятся ею. И все встает на свои места.

Каждая картина -- это еще и иконографический кладезь. Из привезенных детских портретов можно узнать тысячу полезных сведений про стиль эмблематического мышления эпохи барокко, быт и моду. У многих девочек в кулачке зажата ленточка с привязанным на конце летающим щеглом. То символ чистой души. Ведь щегол -- птица Иисуса Христа, по легенде, он вынимал терновые иглы из лба Спасителя по пути на Голгофу, отчего на шее у него осталось кровавое пятнышко. Цветочные натюрморты напоминают о необходимости душе трудиться. Собачки на многих детских портретах резвятся не просто так -- то присягают на верность друзья семьи. Умершего ребенка ангел ведет в рай с пальмовой ветвью (атрибут мученика). Укрощенный мальчиком козлик на голландской картине служит дидактическим наставлением о необходимости обуздания страстей. А если вы увидите на некоторых картинах нарядно одетых девочек с бусами на шее и прочитаете, что это братья -- юные герцоги хорошей британской фамилии, не удивляйтесь. В Британии XVIII века была мода одевать маленьких мальчиков в льняные или муслиновые платьица и только в семь лет приучать к брюкам. Так считалось здоровее.

Ломающая многие наши стереотипы выставка о художественном мире, в котором маленькие личики-личинки, может быть, впервые в жизни примерялись к образу личности, -- итог сотрудничества с единственным в мире Фондом-музеем детского портрета испанских коллекционеров и исследователей Янник и Бена Якобер. Сегодня владения фонда являются частью национального культурного наследия Испании. Собрания много путешествуют по миру и вот теперь доехали до Москвы.