Всякий спектакль -- это театральная игра не только в привычном сценическом, но еще и в соревновательном смысле. То ли артист одолеет публику, то ли она артиста, то ли режиссер литературный первоисточник, то ли он его. В случае с «Кабалой святош» Адольфу Шапиро пришлось соревноваться в первую очередь с самим собой. Пятнадцать лет назад он уже ставил эту пьесу на этой сцене. Взаимоотношения художника с властью были куда как актуальны для перестроечной поры, а булгаковская драма о Мольере, терпящем поражение в борьбе с самодержавием и Кабалой, казалась для этого материалом почти идеальным. Между тем перестроечной конъюнктурности режиссеру счастливо удалось избежать. Ведущей в спектакле стала тема одиночества и усталости. Олег Ефремов играл человека, пережившего предательство друзей и замученного внутритеатральными дрязгами и взаимоотношениями с женщинами едва ли не больше, чем борьбой с мракобесами. Роль удивительно ложилась на психофизические данные артиста и на реальную ситуацию, сложившуюся тогда во МХАТе, пережившем незадолго до премьеры знаменитый раздел.

Этот перестроечный спектакль, пользовавшийся большим успехом у публики и снятый лишь из-за болезни Ефремова, был в свою очередь откликом на постановку булгаковской пьесы 1936 года. Там тема художника и власти звучала куда громче, чем у Шапиро, но звучала совсем недолго. Премьеру выпустили 15 февраля, а уже 11 марта появилась редакционная статья «Правды» «Внешний блеск и фальшивое содержание». Спектакль с услужливой торопливостью сняли, да и выпускали его долго, мучительно, доведя до исступления автора, словно предвосхитившего в этой пьесе о французском комедиографе свою собственную судьбу.

Постановка конца 80-х была помимо прочего еще и актом покаяния Художественного театра перед писателем. Она же в известном смысле исчерпала взаимоотношения театра и этой пьесы. Добавить к сказанному было уже почти нечего, и Шапиро сам понимал это, упорно не возобновляя свой спектакль и не вводя на главную роль Табакова, о чем неоднократно просил Ефремов. Между тем просьба Ефремова после его смерти обрела силу закона, а для Табакова, занявшего место своего учителя на посту худрука МХАТа, сыграть Мольера стало делом чести. Спектакль решили не возобновлять, а ставить заново. В сложившейся ситуации это было единственно правильное решение, но внутренних оснований для обращения к булгаковской пьесе ни у МХАТа, ни у Шапиро все же не было. Не было этих внутренних оснований и у самого Табакова, взявшегося за «не свою» роль (ему ли, баловню судьбы, играть измученного судьбой Мольера) и потратившего немало сил на преодоление чуждого ему материала.

В ситуации исчерпанности основные силы постановщика ушли на то, чтобы придумать для булгаковской пьесы хоть какой-то новый ход, и в известном смысле это ему удалось. Он напрочь убрал из нее социальность и не особенно педалировал театральность. Он поставил ее как сценическую симфонию, обратив особое внимание на подзаголовок первой редакции «Кабалы» -- «пьеса из музыки и света», превратив художника Юрия Харикова и композитора Эдуарда Артемьева в своих полноправных соавторов и перенеся конфликт из сферы человеческой в сферу визуально-звуковую. Любовь и творческое горение ассоциируется в этом спектакле со свечами, королевский двор -- с пространством, залитым светом, Кабала -- с мраком, который прорезают лучи.

В постановке 80-х Франция представлялась огромным театром, где у каждого есть своя роль, где правит бал лицедейство, и человек, отказавшийся играть, немедленно проигрывает. В нынешней премьере мир уподоблен оркестру, и рассуждать, кто из персонажей прав, а кто виноват, все равно что отдавать предпочтение скрипке перед виолончелью. Спектакль получился удивительно изящным, чтобы не сказать эстетским, что со стороны режиссера, склонного к психологическому театру, был ход весьма неожиданный, но со стороны артистов этот ход понимания явно не нашел. Контрапунктом к спектаклю «из музыки и света» идет спектакль из актерской игры, и если первый не лишен гармонии, то второй состоит из сплошных диссонансов. Органичнейший Александр Семчев (Бутон) играет в фарсовом ключе, Ольга Яковлева (Мадлена) в трагически исповедальном, Борис Плотников (Архиепископ) в отвлеченно-символическом, Андрей Ильин (Людовик) в психологическом. И каждый из них явно не слышит и не видит своего партнера. Некоторые актеры вроде Дарьи Калмыковой (Арманда Бежар) и вовсе дают киксу. И отдельные чисто сыгранные партии (Одноглазый в исполнении Андрея Смолякова или Справедливый сапожник Владимира Кашпура) дело не спасают. Но чего уж точно нет в нынешней игре, так это масштабности. Особенно это касается главных героев -- Мольера и короля. Андрей Ильин вроде и роль себе выстроил (он представляет человека незлобивого, всеми силами пытающегося быть справедливым, и уничтожающего Мольера не по злобе, а по службе), но можно ли сравнить его работу с блистательной игрой Иннокентия Смоктуновского, лицедея почище самого Мольера.

С Табаковым и того сложнее. В то, что этот Мольер руководит театром, поверить легко, в то, что он великий драматург, непросто, в то, что несчастный человек -- нет решительно никакой возможности. Когда пожилой комедиант на приеме у короля хватается за сердце, кажется, что он играет роль в собственной пьесе «Мнимый больной». Важный для постановщика мотив судьбы, властно стучащейся в дверь и оказывающейся сильнее любой Кабалы, в этой ситуации совершенно микшируется. Этот победительный Мольер, конечно же, выжил, и слухи о его смерти лишь очередная уловка лукавого галла. Силой своего удивительного таланта Табаков переигрывает и музыку и свет, возвещающих подлинно трагический финал, но идет ли это на пользу постановке -- большой вопрос.

Вопроса нет в другом -- в том, что самого себя пятнадцатилетней давности Шапиро победить не удалось. Его новый спектакль получился добротным, но не этапным. Ибо для первого были все основания (люди-то по большей части талантливые), для второго -- ни одного. Ведь кроме таланта важен еще контекст. «Кабалу святош» поставили в неподходящее время, в неподходящем месте и не по велению сердца, а скорее из чувства долга. А при таком раскладе игра может оказаться недурной, даже талантливой, но она никогда не окажется королевской. Даже если ставки ее высоки.