Какая-то нехорошая закономерность есть в том, что почти каждая новая постановка Большого театра имеет громкую и скандальную предысторию, во многом обесценивающую последующий спектакль. Не успела Москва пережить трудное рождение «Детей Розенталя», как разразился скандал с Мстиславом Ростроповичем, о котором не слышал разве что глухой. По-хорошему театр мог бы вообще поставить точку на этом спектакле, задуманном исключительно для (и под) Ростроповича, -- абсурдно ставить самый громоздкий отечественный «блокбастер» не на основной, а на гораздо менее вместительной Новой сцене, сдвигая из-за этого следующую премьеру («Евгений Онегин» в постановке Дмитрия Чернякова) на сезон 2006/07. Без протекции четы Ростропович--Вишневская вряд ли в афише ГАБТа оказалось бы имя Ивана Поповски, не блеснувшего, прямо скажем, своими предыдущими работами в оперном жанре. Одним словом, без Ростроповича появление «Войны и мира» во многом обессмыслилось. Художественная акция обратилась в обязаловку: Александру Ведерникову, принявшему огонь на себя, выпала нелегкая доля довести спектакль до ума, причем в крайне неблагоприятной обстановке -- под косыми взглядами театральной общественности, критики и многочисленных поклонников таланта маэстро Ростроповича.

Результат оказался довольно неожиданным: в музыкальном отношении на премьере практически ничто не заставляло пожалеть об отсутствии мэтра. Многочастной прокофьевской композиции из тринадцати картин Ведерников сумел придать ясные очертания, охватив сложную архитектонику целого и сведя к минимуму количество «общих мест», на которых традиционно зевает ползала. Тому самому оркестру, с которым так и не смог найти общий язык Ростропович, дирижер сообщил вполне аутентичную прокофьевскую остроту и трепет -- в эпизодах «Войны» выискивая (и находя) в оркестровой фактуре терпкие гармонии и изысканно-ломаные ритмы, а в первых сценах замечательно проговаривая все лирические эпизоды (особенно удался знаменитый вальс Наташи). Внушительный ансамбль певцов (в опере около семидесяти партий), в котором были заняты практически все ведущие солисты труппы, аккуратно следовал за дирижером, не поражая яркостью отдельных вокальных работ, но вполне уверенно воспроизводя непростую прокофьевскую идиоматику. Здесь, конечно, напрашиваются прямые параллели с мариинской версией «Войны и мира», не так давно показанной в Москве в рамках Пасхального фестиваля, -- и не сказать, чтобы в сравнении с гергиевскими солистами певцы Большого театра выглядели убого. Дебютантка Екатерина Щербаченко (Наташа), с ее искрящимся легким сопрано, вполне выдерживает сравнение с Анной Нетребко, уступая ей разве что в сценической раскованности, но успевает напрочь «забить» Андрея Григорьева -- невыразительного и нудного князя Андрея. Свои небольшие эпизоды достойно отыгрывают Роман Муравицкий (Пьер Безухов), Елена Новак (княжна Марья), Татьяна Ерастова (Ахросимова) и Всеволод Гривнов (Анатоль Курагин), а в массовых сценах военных эпизодов, в которых постарался хор под руководством Валерия Борисова, неожиданно драматично выглядело противостояние Кутузова (Паат Бурчуладзе) и Наполеона (Борис Стаценко).

Ожидаемо в «Войне и мире», с Ростроповичем или без оного, было постановочное решение Ивана Поповски, остановившегося на полпути между традиционным костюмным шоу и современным минималистичным сценическим решением. Созданные Александром Боровским блоки-трансформеры, которые становятся то кремлевскими стенами, то трибунами, с которых приветствуют войска Кутузов и Наполеон, подчеркнуто безлики и бесстильны, напоминая больше всего громадный шкаф-купе из IKEA, в котором все части можно скомбинировать по-разному. Снующие между этими конструкциями герои будто прибыли прямиком из спектакля Бориса Покровского 1959 года: одеты по моде наполеоновской эпохи (художник по костюмам Ангелина Атлагич), самозабвенно продолжают танцевать вальсы и мазурки и проживают свое сценическое время в лучших традициях русского реалистического театра. Собственно, больше о спектакле сказать нечего -- как художественного целого его не существует, есть отдельные более или менее удачные фрагменты, никак не желающие выстраиваться в одну драматургическую линию.

Поэтому, несмотря на музыкальные заслуги Александра Ведерникова, нельзя особо корить тех, кто предпочел не досматривать оперу до конца и уйти в антракте (таких было довольно много), благо чем там дело кончилось, и так всем известно, а скучнее плохо поставленной классики, как известно, нет ничего. Если эта опера доживет до открытия после реконструкции основной сцены театра, то ей наверняка потребуется новая сценическая редакция. Доживет ли?