Последние лет десять Вендерса преследовали такие неудачи, что критики уже давно выдохлись его ругать. Ненужное, убившее всю нежность и поэзию «Неба над Берлином» продолжение под названием «Так далеко, так близко», где ангелы стали обычными пошловатыми мужичками, начало обратный отсчет. Декларативно заявленная в «Конце насилия» борьба с коммерциализацией жестокости в Голливуде оказалась невнятным триллером. Разрекламированный как трагикомический аттракцион со звездами независимого кино «Отель «Миллион долларов» даже сыгравший там Мел Гибсон назвал «скучным, как собачий зад». И Вендерс благоразумно ушел в музыкальную документалистику, снимая кино про полузабытых звезд блюза, кантри, латино, ностальгический рок-н-ролл кельнского розлива и любимую им группу U2. Но к своему юбилею -- в этом году режиссеру исполнилось 60 лет -- он пришел сразу с двумя игровыми картинами, которые доказывают, что крест на Вендерсе ставить рановато.

Единственное, чего на экране в изобилии, так это картонные коробки. Ими усеян весь Лос-Анджелес. Не тот, знакомый по голливудскому кино парадный Город Ангелов и кинозвезд, где Беверли-Хиллз, Санта-Барбара, бульвар Сансет и тихоокеанские пляжи, полные силиконовых спасателей Малибу. Свежее дыхание океана в этом городе вообще не чувствуется -- здесь ни кустика, ни деревца, здесь дует пыльный ветер пустыни и носит коробки с прочим мусором по уродливым задворкам большого города. Коробки беспокоят водителя задрипанного минивэна, смурного небритого дядьку в камуфляже, постоянно кому-то докладывающего о своих передвижениях. Его фургончик забит шпионской аппаратурой, будто украденной из стародавнего фильма Копполы «Разговор» 74-го года выпуска, разве что видеокамеры и мобильников тогда не было. Это вьетнамский ветеран Пол (Джон Диль), 30 лет назад глотнувший диоксина и от этого ставший ура-патриотом, готовый защитить свою страну от любого врага -- даже воображаемого. После событий 11 сентября воображение его направлено исключительно на «лиц арабской национальности», которых действительно многовато среди бездомных эмигрантов, проявляющих подозрительный интерес к пустым картонным упаковкам. Пока Пол разговаривает сам с собой, передавая несуществующему командиру информацию о террористическом заговоре, содержании взрывчатых веществ в стиральном порошке и его связи с происками китайских коммунистов, на встречу с ним едет юная девушка Лана (Мишель Уильямс). Она потомственная миссионерка, которая после смерти матери покинула Израиль, чтобы разыскать своего дядю, ни разу не ответившего ни на одно письмо. Лана останавливается в христианском приюте для бомжей, где собрался настоящий интернационал из стран третьего мира. Однако Калифорния в этом фильме явно тоже расположена в третьем мире. Руководитель миссии, принявшей Лану, так и говорит: «Лос-Анджелес -- американская столица голода».

Несмотря на пафосность диалогов и квазидокументальную манеру съемки, фильм не слишком напоминает обличительные телерепортажи из грязных ночлежек. Напротив, он артистичен и выдуман (или даже высосан из пальца) от начала до конца. Бывший Рэмбо и начинающая святая, связанные кровными узами, встречаются на пике своих исканий. При всей несхожести идеологий они оба уверены, что их миссия -- защита. Вот только Пол озабочен национальной безопасностью США, а Лана безопасностью во всем мире. У каждого своя правда, но, как водится, одна из них правдивее. Чтобы не осталось никаких сомнений, на чьей он стороне, Вендерс подбрасывает им в качестве лакмусовой бумажки несчастного пакистанца, которого застрелили обкурившиеся хулиганы. Чокнутый ветеран в поисках корней заговора помогает блаженной племяннице отвезти тело покойного к семье, в один из убогих трейлерных городков, какие во множестве разбросаны по Америке. Тут и происходит лучшая сцена фильма. Пол, экипированный приборами ночного видения, врывается в комнату парализованной старушки, у которой испортился пульт управления, и она вынуждена смотреть один-единственный официозный канал, заполненный речами президента Буша. Как настоящий спасатель, он дает тумака старому телевизору, и все становится на свои места не только в «ящике», но и у него в голове. Война с фантомами больного сознания заканчивается.

И как жаль, что ничего подобного не происходит с Ланой, постоянная юродивая ласковость которой наводит на мысли о наследственном безумии. Конечно, в отличие от дяди ее фантомы укладываются в рамки социально значимого гуманизма, поэтому ее правда правдивее. Но Мишель Уильямс, которая, как и все молодые американские актрисы, приучена только к жизнерадостному «чизу» чир-лидерш, на фоне больного милитаристской паранойей героя смотрится фальшиво. В ее улыбке нет счастья, нет сострадания. Улыбка эта по большому счету обращена не к конкретным людям, а к Богу, с которым Лана, похоже, чатится по ночам, пытаясь подражать героине фильма Ларса фон Триера «Рассекая волны». Но у Триера этот сомнительный трюк сработал, потому что его блаженная отдавала себя на заклание не ради абстрактного человечества, а в обмен на выздоровление любимого. У Вендерса же эта переписка ничем не отличается от донесений Пола мифическому начальству. Впрочем, режиссеру все же удается донести до нас глубокую печаль крушения американской мечты. И, надо признаться, душа на все это мгновенно отзывается, как старая боевая лошадь на звук военной трубы. Само собой, Вендерс уже много раз терзал попусту нашу душевность разнообразными формами своей тоски по Америке, которую мы потеряли. И вот впервые за много лет в его завываниях появился смысл.

«Земля изобилия» -- плод случайных каникул во время съемок фильма «Входите без стука». И, как это часто бывает, незапланированное дитя оказалось милее и умнее. Фильм был снят всего за 16 дней на полупрофессиональную цифровую камеру. Сценарий сочинялся на коленке, переходя от замысла самого Вендерса в руки Скотта Дерриксона («Шесть демонов Эмили Роуз»), который до этого работал только в жанре хоррора, и Майкла Мередита, имевшего единичный опыт экранизации чеховских рассказов. Для оператора и композитора это был дебют, а монтажер вообще еще учился в колледже. Однако не молодость группы и стремительность производства вдохнули жизнь в работу «падшего классика», истончившего свою магию в бесплодных попытках превратить в символ любой предмет, имеющий отношение к Америке. Как ни странно, это сделала политика. Вендерс с гордостью заявляет, что «Земля изобилия» его самый политический фильм, порожденный гневом и разочарованием. И, похоже, именно ярких и открытых эмоций не хватало ему все эти годы. В конце концов, «Небо над Берлином» тоже было политическим фильмом, манифестом объединения Германии.

Рабочее название новой картины было провокационным -- «Страх и ненависть в Америке». И аналогия с романом Хантера С. Томпсона «Страх и ненависть в Лас-Вегасе» очевидна. Там тоже двое неадекватных персонажей разъезжали по дорогам в поисках мифологической «американской мечты». То, что в итоге в титры перекочевало название безликой благостно-напевной песни Леонарда Коэна про то, как важно, «чтобы над Землей Изобилия воссияла правда», доказывает только непреходящее умение Вендерса по-детски увлекаться пафосной популярной музыкой. Но даже это хочется ему простить за ту иронию, которая читается в названии.

Как хочется простить и по-американски пошлейший финал, в котором нашедшие идеологический консенсус родственники, доехав до Нью-Йорка, разглядывают, как пафосные туристы, «граунд зеро» -- место гибели Всемирного торгового центра. И ту странность, что Вендерс, президент Европейской киноакадемии, борющийся на своем посту с засильем Голливуда, живет в Америке, занимаясь ее мелкими и крупными проблемами, как настоящий гражданин. И его искреннюю веру в то, что американские глупости, милитаризм, либерализм, параноидальная пропаганда, политкорректный патриотизм, а также узость взглядов, замкнутость на себе и элементарная необразованность -- откровение для остального мира, погрязшего в том же самом, но не так величественно, как американцы. В свое время Чехов своим талантом поднял на невиданную высоту мелкие и местами пошлые беды разорившегося русского дворянства. Но Чехов был русским, и это многое объясняет. А немец Вендерс, с послевоенной голодной юности в побежденной стране, где солдаты-янки угощали его шоколадом, влюбленный в пошлости обычного американца, оставляет трогательное впечатление заплутавшего на Садовом кольце провинциала. Хочется подвести его к киоску и купить ему карту города, чтобы он перестал бродить туда-сюда с тоскливыми глазами в поисках самой правдивой правды. Счастье-то лучше.