Венецианский -- старейший европейский фестиваль. В 1932 году он начал свою работу с показа «Странной истории доктора Джекилла и мистера Хайда» Рубена Мамуляна. Кажется, эта классическая история о двух сторонах человеческой природы предопределила двойственность европейского фестивального движения в целом. Оно разрывается между респектабельностью и бунтом, традицией и экспериментом, буржуазностью и анархией.

В этом году в Венеции эту двойственность попытались если не устранить, то структурно оформить: был введен второй, параллельный конкурс «Кино сегодняшнего дня», в котором предполагалось отметить экспериментальные, новаторские картины. Из этой затеи мало что получилось: обладателем «Льва года» («Кино сегодняшнего дня») стал француз Лоран Канте с традиционной психологической драмой «Трата времени» (Emploi du temps; его производственная драма «Отдел кадров» была не без оснований показана на ММКФ в программе «Соцреализм: вчера и сегодня»). В то время как самой экспериментальной и смелой работой, по мнению профессионалов и критиков, стала картина из основного конкурса -- «Жаркие летние дни» (Hundstage) австрийца Ульриха Зайдля.

Получив Гран-при жюри из рук актрисы Сесилии Рот, Зайдль вставил в левый глаз монокль и зачитал сдержанную приветственную речь. Наружность его эффектно контрастировала с внешним видом словенского режиссера Яна Цвитковича («Хлеб и молоко»), который вышел за премией Луиджи де Лаурентиса и чеком на 100 тысяч долларов в майке с серпом и молотом на груди. Еще один парадокс: создатель очередного тривиального «фильма на экспорт» о восточноевропейской пьяной духовности красуется в революционной футболке, а настоящий революционер кино носит монокль... Так что развести разные полюса мирового кино по отдельным секциям не удается: если разделить полюса магнита, каждый из них превратиться в новый магнит со своим югом и севером.

Именно Зайдлю многие прочили «Золотого льва». Его имя почти неизвестно тем, кто интересуется только игровым кино, но наверняка знакомо любителям кино документального. Для Зайдля нет запретных тем, а его героям неведомо такое чувство, как стыд. Он снимал об австрийцах, которые женятся на бессловесных секс-игрушках из Таиланда или с Филиппин («Последние настоящие мужчины»), о патологической любви хозяев к своим домашним питомцам («Животная любовь»), о темной стороне модельного бизнеса («Фотомодели»). «Жаркие летние дни» стали его первой игровой работой, но его жесткий аналитический подход к героям не изменился, тем более что едва ли не половина его актеров -- непрофессионалы, порой дебютировавшие в кино на шестом-седьмом десятке. Отличить их в кадре от профессионалов практически невозможно: степень эмоционального напряжения в фильме бывает так велика, что кино перестает быть ремеслом и становится то ли сеансом гипноза, то ли подглядыванием в замочную скважину.

Надо отдать должное председателю жюри основного конкурса режиссеру Нанни Моретти. Нет ничего более противоположного друг другу, чем его собственный фильм «Комната сына» («Золотая пальмовая ветвь» Канн) -- история о том, что маленькому буржуа все нипочем, даже смерть и небытие, и «Жаркие летние дни» Зайдля -- шесть переплетенных историй о том, как эти самые маленькие буржуа, заблудившиеся в предместьях большого города, сходят с ума и оказываются в прижизненном аду. И все-таки Моретти отдал Зайдлю Гран-при жюри, хотя и пожалел «Золотого льва», присужденного живописной фреске Миры Наир «Свадьба в сезон дождей».