В новейшей театральной истории два режиссера заявили свои эксклюзивные права на Оскара Уайльда -- Роман Виктюк (несколько лет тому назад он поставил его пьесу «Саломея») и теперь вот Андрей Житинкин. То есть обращались к произведениям Уайльда и другие (например, Евгений Каменькович, выпустивший в «Мастерской Петра Фоменко» «Как важно быть серьезным»), но родство душ обнаружили лишь вышеозначенные мастера сцены. Патентованные декаденты нашего времени протянули руку декаденту вековой давности и слились в экстазе. И всем стало ясно, что лишь они, готовые принести на алтарь Красоты все прочие достижения культуры и цивилизации, смеют разговаривать с Уайльдом на равных. Правда, в отличие от старшего товарища, стремящегося делать с прославленного денди свою жизнь в искусстве, Андрей Житинкин куда скромнее в быту и в притязаниях. Ему не свойственны ни страсть к эпатажу, ни нарочитая высокопарность слога. Его сложно представить себе в каком-нибудь из знаменитых виктюковских пиджаков, восходящих к вычурным костюмам самого Уайльда. Иными словами, современным пророком эстетизма он себя вроде бы не мнит. И если Виктюк относится к Уайльду как копия к оригиналу, то Житинкин -- это уже копия копии. Но какая!

Виктюк в свое время попытался превратить прерафаэлитскую красоту уайльдовской пьесы в красоту от Версаче. В его «Саломее» было много изысканных мизансцен, экстравагантных костюмов, а прекрасные, как Адонис, юноши экстатически трепетали в ритмах хард-рока. Житинкин переплюнул Виктюка. Он не скользит по грани, отделяющей высокое искусство от кича, а с наслаждением в кич соскальзывает. В финале его спектакля Дориан с окровавленной грудью падает на перила, и под звуки красивой музыки на него сыплются сверху красные цветы. От такой красотищи сошел бы с ума самый слащавый прерафаэлит.

Произведения английского писателя новоиспеченный главреж Малой Бронной словно бы опускает в проявитель, превращая любовь эпохи модерна к узорам, завитушкам и драгоценным камням в красоту рекламного ролика и наглядно демонстрируя, чего стоит на самом деле весь его хваленый эстетизм. У Уайльда Дориан -- ожившая статуя эпохи эллинизма. У Житинкина -- красивый мальчик из журнала Gay Parade. Лавровый венок, который он надевает, чтобы позировать Бэзилу, идет ему не больше, чем корове седло. Зато кожаный костюмчик с завлекательными разрезами смотрится отлично. Утонченный лорд Генри носит у Житинкина рубашку в мелкую сеточку с большой брошью. Сам Бэзил, крашеный блондин с нервным лицом, в белых брюках с какой-то калякой-малякой, претендующей на авангардизм. В общем, одеты все нарядно. Исключение составляет лишь Сибила Вэйн (Мария Глазкова). Перед тем как выйти на сцену в роли Джульетты, она надевает на себя юбочку из перьев, в которой в лучшем случае можно плясать канкан, наглядно демонстрируя, чем высокопарная пошлость отличается от низкопробной. К тому же ни ее стройные ноги, ни изящная талия не идут ни в какое сравнение со стройной фигурой самого Дориана, который, едва выбежав из-за кулис, сбрасывает с себя кожаный костюмчик и долго ходит по авансцене в модных трусах.

В романе Уайльда гомосексуальная тема звучит подспудно и существа дела все же не составляет. У Житинкина она становится едва ли не ведущей. Взаимоотношения Дориана (Дмитрий Страхов), Бэзила (Иван Шабалтас) и лорда Генри (Олег Вавилов) явлены в спектакле весомо, грубо, зримо. Генри вступает в отношения с прелестным юношей по общей склонности к пороку. Бэзил страдает от неразделенной любви и бешено ревнует своего юного друга к опытному искусителю. (Так ревнует, что даже пытается покончить жизнь самоубийством, опустив голову в бочку с водой, непонятно откуда взявшуюся в его мастерской.) На некоторое время друзья объединяются и ведут совместную борьбу против разлучницы Сибилы Вэйн. Но ведут ее недолго. Победить женщину вообще несложно, а такую, как Сибила, совсем уж пара пустяков.

В результате спектакль, в котором красивое мужское тело составляет едва ли не высшую эстетическую ценность, парадоксальным образом приобретает гомофобское звучание. Получается так: жил хороший парень, прекрасный лицом и чистый душой, даже жениться собирался, а два гомосексуалиста его погубили. Самому Уайльду тоже было свойственно парадоксальное сочетание аморализма и нравственного пафоса в духе Савонаролы. Но до такого парадокса не додумался бы даже он, главный парадоксалист мировой литературы.

Впрочем, главное в другом. В изменившемся контексте. Уайльду за свои сомнительные парадоксы, любовь к эпатажу и неурядицы личной жизни пришлось отвечать жизнью и судьбой. Современным декадентам заранее выдана на все индульгенция. И обеспечено признание обывателей и филистеров. Они нашли общий язык с толпой и давно уже не страдают от непонимания. С недекадентами сложнее. Последним до Житинкина главрежем Малой Бронной был, как известно, Сергей Женовач. Дирекцию он не устраивал, и кассу, по ее словам, собирать не умел. Житинкин кассу, без сомнения, соберет. Дело свое знает туго. В профессионализме ему не откажешь. И променять Женовача на него все равно как толстый журнал на глянцевый. Первый, может, и хорош. Зато второй будут читать все. Даже те, кто его беспощадно ругает.