Представив читателю «жэзээловские» книги Павла Басинского и Дмитрия Быкова (соответственно «Горький» и «Борис Пастернак» -- см. «Время новостей» от 18 октября), я понял, что вынес за скобки два принципиальных и для меня тесно связанных сюжета. Во-первых, это чувство признательности издательству «Молодая гвардия» за выбор как «героев», так и авторов. Во-вторых, это часто неизбежная и роковая для биографий художников проблема соотношения в них «жизни» и «творчества». Оба сюжета, как кажется, должны быть развернуты.

«ЖЗЛ» ныне работает энергично, то и дело одаривая публику биографиями всевозможных политиков, спортсменов, куртизанок, дипломатов, военачальников, ученых, художников, авантюристов и -- особенно -- государей. План по дому Романовых почти выполнен. Даже о Екатерине Первой, чье царствование было недолгим, а жизнь документирована весьма скудно, Николай Павленко в прошлом году книгу выпустил. (Правда, тонкую; к тому же из ее 264 страниц 96 занимает публикация переписки Екатерины с Петром Великим.) Только в самое последнее время появились, к примеру, «Хрущев» американского историка Уильяма Таубмана, «Гофман» Рюдигера Сафранского, «Шарль Перро» (славен был не только «Сказками матушки Гусыни») Сергея Бойко. Нельзя сказать, что издательство пренебрегает русскими писателями -- были (говорю о годах недавних) блестящие «Высоцкий» Вл. Новикова и «Мандельштам» Олега Лекманова, основательные «Вяземский» Вячеслава Бондаренко, «Пришвин» и «Александр Грин» Алексея Варламова, «Грибоедов» Екатерины Цимбаевой (странное сочетание исторической корректности и филологического дилетантизма, на грани дикости), были переиздания некогда гремевших жизнеописаний («Гоголь» Игоря Золотусского, «Гончаров» Юрия Лощица), было и еще несколько писательских биографий. Все вроде бы хорошо. Но, простите занудство, многие книги о русских классиках, некогда увидевшие свет в славной серии с факелом, во всех смыслах канули в небытие: они и недоступны читателю, и интерес могут представлять лишь для историка советского литературоведения и издательской политики. В результате в ассортименте «ЖЗЛ» сейчас нет достойных -- написанных на уровне современного знания -- биографий Ломоносова, Фонвизина, Радищева, Лермонтова, Белинского, Тургенева, Льва Толстого (право слово, не этим талмудом Шкловский памятен), Чехова (сознательно оставляю в стороне ряд книг, почитаемых «спорными»; иные из них, на мой взгляд, из рук вон плохи -- и отнюдь не только в силу идеологической одержимости их авторов). Учтем, что с Пушкиным нынешние читатели «ЖЗЛ» знакомятся по двухтомному опусу Ариадны Тырковой-Вильямс, который и в пору своего создания слова доброго не стоил, а републикован у нас был по наивной доверчивости ко всему «эмигрантскому» (будто невежество и пошлость -- исключительные привилегии подсоветских литераторов). Вспомним, что в «ЖЗЛ» никогда не выходили жизнеописания Тредиаковского, Сумарокова, Державина, Батюшкова, Дениса Давыдова, Баратынского, Языкова, Дельвига, Даля, Фета, Полонского, Леонтьева, Владимира Соловьева, и картина окрасится в еще более печальные тона.

Скажут, что на «ЖЗЛ» свет клином не сошелся, что об иных, обойденных серией сочинителях есть изрядные работы, выходившие, к примеру, в сериях «Жизнь в искусстве» (издательство «Искусство») и «Писатели о писателях» (издательство «Книга»), что уж о Пушкине-то книг -- как грибов после дождя... Все так, но сохранившие свои достоинства книги 1970--1980-х годов (несмотря на их баснословные тиражи) превратились в раритеты, пушкиниана не только пестра (так всегда было), но и утратила былую волшебную притягательность (теперь специальные труды читают только специалисты), а «ЖЗЛ» в определенной мере сохраняет наработанный престиж. Включенной в эту серию книге все-таки проще добраться до публики. Вот почему я рад, что превосходные, свободно написанные, к читателю обращенные, монографии о Горьком и Пастернаке выпущены именно «Молодой гвардией».

И здесь пора перейти ко второму сюжету. Главная удача книги Быкова о Пастернаке в том, что это прежде всего книга о поэте. Не раз доводилось слышать, что творческие свершения художников суть условные вехи на их духовном пути к обретению себя, а для нас -- притягательные, но «служебные» по сути своей знаки, обращаясь к которым, можно постигнуть личность творца, куда более значительную и интересную, чем любые его произведения. В идее этой есть серьезные резоны, но, даже приняв ее безоговорочно (что мне, впрочем, трудно), странно было бы числить то, во что художник вложил свою душу, чем-то сторонним и случайным. Быть может, жизнь и личность Пушкина выше «Евгения Онегина» и «Капитанской дочки» (есть, впрочем, и другие мнения, не последними людьми высказанные), но движение наше к Пушкину не может миновать не только роман в стихах, повесть из времен пугачевского бунта и другие общепризнанные шедевры, но и все прочие строки, вышедшие из-под пушкинского пера. Поэт не равен стихам, но без стихов нет поэта. (Наверно, излишне объяснять, что сие относится не только к авторам ритмически организованных текстов.)

В своей книге Быков говорит о стихах и прозе много, подробно и со вкусом. Причем не только о стихах и прозе Пастернака. С не меньшим азартом разбираются сочинения весьма многих поэтов -- от Блока до Окуджавы, иногда значимые для Пастернака, тем или иным образом в его поэтическом мире отразившиеся (и состав этого мира изменившие), иногда же всплывшие в сознании биографа по неожиданной ассоциации и позволившие ему точнее сказать о художественных (а значит, и личностных) решениях его героя. Быков не стесняется быть филологом и опираться на аналитические и интерпретационные достижения исследователей-предшественников. Быков не стесняется быть и критиком, хотя иные его укоризны Пастернаку и кажутся мне надуманными, вставленными для оживляющей движение книги «игры в беспристрастность». Он знает, что настоящий разговор о материи словесности не будет «скучным» -- скучным и бесперспективным может быть лишь неумелый, чуждый профессионализма разговор о творчестве (впрочем, то же касается и разговора о жизни поэта).

Своим живым филологизмом Быков невольно дает добрый совет будущим авторам «ЖЗЛ» -- ни им, ни издательству не следует бояться учености, не следует избавлять писательские биографии от опытов комментирующего чтения. Без свежего и проницательного взгляда на создания поэта рассказ о его жизни выйдет беднее. Поэтому мне, кстати, особенно досадны лакуны в книге Басинского о Горьком -- уверенно видя в Горьком большого художника (не всякий так его видит), умея читать его прозу точно и неожиданно (а это Басинский показал не однажды), не стоит прятать свои навыки. Тем более что Горького сейчас читают мало, а яркая и убедительная интерпретация может стать стимулом для обращения к его повестям, рассказам и пьесам.

Будем надеяться на лучшее. На заполнение лакун и изживание банальностей. На коллективное формирование истории русской словесности «в лицах». На ответственный и свободный разговор о великих писателях с любящим настоящие стихи и прозу читателем. Кое-какие основания для таких надежд у нас, как видим, еще есть.