Думский комитет по безопасности не согласился с президентским законопроектом о парламентских расследованиях, предложив переработать текст документа "концептуально". То есть по существу. Депутаты, и без того являющиеся участниками послушного исполнительной власти парламента, не захотели оказаться посмешищем при расследовании реальных масштабных трагедий. Эта депутатская фронда -- ответ, пожалуй, на самый скандальный в новейшей истории законопроект.

Желание власти оградить себя от общественного контроля за собственной деятельностью в законопроекте о парламентских расследованиях достигло апогея. В предложенном законе парламентариям запрещается расследовать едва ли ни все, что должна расследовать нормальная парламентская комиссия. А именно: деятельность президента; деятельность органов судебной власти по осуществлению правосудия; уголовно-процессуальную деятельность органов следствия и дознания; факты и обстоятельства, расследуемые в порядке уголовного судопроизводства. Более того, парламентское расследование согласно этому закону автоматически прекращается в случае принятия судом к производству дела, касающегося расследуемых палатами Федерального Собрания фактов и обстоятельств.

Достаточно опрокинуть формулировки закона на любую общественно значимую трагедию, нуждающуюся в независимом расследовании, как тут же становится понятна абсурдность документа. Взять хотя бы Беслан. Что делал в дни трагедии президент, общество (а парламент является не только законодательной властью, но еще и самой естественной "общественной палатой") спрашивать не имеет права. Как ведется расследование Беслана, почему у следствия не сходятся концы с концами, спрашивать тоже нельзя. Почему пожаротехническая экспертиза по Беслану проводится аж через год, почему российский огнемет "Шмель", применение которого прокуратура сначала категорически отрицала, а потом наконец признала, не вызывает огня при попадании в деревянное здание, тоже запрещенные вопросы. По законопроекту это вмешательство в уголовно-процессуальную деятельность органов дознания.

Более того, даже нынешняя, вполне подконтрольная исполнительной власти парламентская комиссия по Беслану по этому закону не имеет права на существование. Ведь суд по Беслану уже идет, дело принято к производству, что автоматически означает незаконность деятельности парламентской комиссии.

Трактовка государственными чиновниками трагедии Беслана, как и самой свежей по времени трагедии Нальчика, не оставляет сомнений в их настойчивом желании не извлекать уроков из случившегося. В противном случае Беслан не сводился бы к проискам международного терроризма, а Нальчик не подавался как успех спецслужб. Прокуроры тоже могут говорить что угодно безо всяких последствий. Вот, например, после встречи президента с матерями Беслана замгенпрокурора Владимир Колесников, командированный в Северную Осетию по личному поручению Путина, сказал: следствие намерено допросить генерального директора ФСБ Патрушева и главу МВД Нургалиева. С тех пор прошел месяц, а обществу так и неведомо, удалось ли через год после самого страшного теракта в истории России все-таки вызвать на допрос руководителей двух главных спецслужб страны.

Получается, что на провалы власть реагирует определенным образом: выводит себя из-под удара, не пытаясь понять и устранить причины этих трагедий. Между тем ни обещанного после Беслана пакета законов по безопасности и борьбе с терроризмом, ни анонсированной реформы коррумпированных (по признанию президента России) правоохранительных органов так и не случилось.

Причинно-следственный изолятор, в котором в результате такой политики оказывается общество, в конечном счете оборачивается против самой власти. Не желая разбираться в истинных причинах трагических событий, власть утрачивает реальный контроль за ситуацией в стране.