После того как японские гангстеры что-то по-крупному между собой не поделили, местный авторитет Ямамото (Такеши Китано) уехал из Японии и под чужим именем прибыл в Америку. Чтобы найти там своего названого брата. Чтобы, не зная языка, установить на улицах Лос-Анджелеса самурайские законы. Чтобы в первый же день ткнуть бутылочной розочкой в глаз чернокожему гопнику (Омар Эппс), а потом по-настоящему с ним подружиться. Чтобы в конце всех возможных концов выйти вразвалочку под автоматный огонь итальянских мафиози и, превратившись под пулями в оплывающий кровью кусок плоти, увидеть сон о чем-то большем.

«Брат», последняя на сегодня картина Такеши Китано -- одновременно и первая его постановка в Голливуде. Сам режиссер признавался, что, снимая в Штатах, он прекрасно провел там время и не столкнулся с необходимостью идти на компромиссы. Может, и так, но в любом случае уяснить, о чем думает Китано во время съемок, -- совершенно невозможно. Любое упоминание о том, что он вообще «работает на площадке» (в Америке ли, в Японии, где угодно еще), кажется нелепицей, нонсенсом, грубым и никому не нужным разоблачением магического сеанса. Невозможно подумать, что фильмы Китано -- снимаются. Куда вернее предположить, что в результате многочасовых молчаливых медитаций они проявляются на пленке сами собой, как волшебная картинка в альбоме для раскрашивания, как иероглифическая вязь, проступающая на боку японской фарфоровой пиалушки, когда в нее наливают горячий чай. Теперь таких пиалушек на китановской полке девять: вполне достаточно для полноценного сервиза.

И даже более чем достаточно: фильмы Китано, вышедшие после четырехлетней давности «Фейерверка», воспринимаются как неизбежный постскриптум -- слишком уж определенно была поставлена точка пули в финале. Оттуда можно было двигаться лишь за горизонт, в залитую добрым солнцем бесконечность (как в «Кикуджиро»), либо воспользоваться лукавым шансом -- и вновь ненадолго возродиться на грешной земле. «Брат» рассматривает именно второй вариант. Приехавший в Америку Ямамото явно не ощущает себя живым: после того как он покинул мир, живущий по единственно знакомым и близким ему законам, его существование не может быть полноценным -- да и вообще не может быть. Его вынужденная ссылка сродни туристическим прожектам Аркадия Ивановича Свидригайлова: эти сложные люди стремятся в одну и ту же Америку, которая имеет мало общего с нанесенным на карту контуром. Крутой якудза с причудливой татуировкой на спине умер не тогда, когда его насквозь прошили очереди итальянских конкурентов. Смерть наступила еще на взлете, когда самолет оторвался от японской земли и умчался за океан. Все, что произошло после этого, -- сплошной карнавал теней, не имеющий никакого значения. С тем же успехом Ямамото мог на том свете руководить бандой призраков давно убитых товарищей. Его американские каникулы -- лишь кратковременная остановка перед главным путешествием, последний предсмертный вздох, растянувшийся на два часа экранного времени. Неудивительно, что обычно бесстрастный Китано то и дело расплывается в кривоватой ухмылке, а то и вовсе хохочет: теперь он уже не должен хранить на лице непроницаемую маску якудзы. Можно обо всем забыть, играть в настольные игры и даже привязаться кое к кому. Все равно это ненадолго. Все равно.

Наиболее адекватная поверхность для проекции подобного рода фильмов -- вовсе не киноэкран, а зеркальные линзы солнцезащитных очков, свалившихся с носа в кровавую лужу. В них с равным успехом может отразиться жестокая разборка или смешная физиономия. Но второго «Брата», во всяком случае, ждать явно не приходится.