С мая 1921 года Александр Блок был болен -- странно и страшно. Недуг усиливался, затрагивая психику, привычное тяжелое угрюмство перемежалось припадками бешенства. В июле Блок еще вносил поправки в так и оставшуюся неоконченной поэму-завещание «Возмездие». Верхи решали вопрос, выпускать ли Блока для лечения в Финляндию. 27 июля Горький ходатайствовал об этом перед Луначарским -- в телеграмме говорилось о катастрофическом состоянии поэта. Ночью на 4 августа ЧК арестовала Николая Гумилева по обвинению в причастности к контрреволюционному заговору. Ходасевич, видевшийся с Гумилевым буквально за несколько часов до ареста, вспоминал, как Гумилев заверял его, что будет жить очень долго -- «по крайней мере до девяноста лет». В тот же вечер Ходасевич услышал о начавшейся агонии Блока. Утром 7 августа Блок умер, а 10-го -- в день почитания иконы Смоленской Божьей Матери -- был похоронен на Смоленском кладбище. Принесли мы Смоленской Заступнице,/ Принесли Пресвятой Богородице/ На руках во гробе серебряном/ Наше солнце в муках погасшее, -- / Александра, лебедя чистого (Анна Ахматова). Вероятно, 25 августа Гумилев был расстрелян. Официально о казни обвиненных по «таганцевскому делу» «Петроградская правда» сообщила 1 сентября. Не бывать тебе в живых,/ Со снегу не встать./ Двадцать восемь штыковых,/ Огнестрельных пять./ Горькую обновушку/ Другу шила я./ Любит, любит кровушку/ Русская земля. Ахматова не помнила, по какому стилю проставлена дата -- 16 августа -- под автографом этих стихов. Но даже если стиль «старый», стихи эти сложились -- на паровозной площадке, где Ахматова под матерок красноармейцев прикуривала от «крупных, красных, еще как бы живых искр паровоза», -- до официального уведомления об убийстве.

После смерти Блока Замятин написал: «Блок умер. Или точнее -- убит. Убит всей нашей теперешней жестокой, пещерной жизнью». Но Блок вовсе не боялся «жестокости» и «пещерности». И смертельная тоска его последних лет росла вовсе не оттого, что он не до конца принял революцию, как пытался убедить Маяковский. («Славить ли это «хорошо» или стенать над пожарищем, Блок в своей поэзии не выбрал

С мая 1921 года Александр Блок был болен -- странно и страшно. Недуг усиливался, затрагивая психику, привычное тяжелое угрюмство перемежалось припадками бешенства. В июле Блок еще вносил поправки в так и оставшуюся неоконченной поэму-завещание «Возмездие». Верхи решали вопрос, выпускать ли Блока для лечения в Финляндию. 27 июля Горький ходатайствовал об этом перед Луначарским -- в телеграмме говорилось о катастрофическом состоянии поэта. Ночью на 4 августа ЧК арестовала Николая Гумилева по обвинению в причастности к контрреволюционному заговору. Ходасевич, видевшийся с Гумилевым буквально за несколько часов до ареста, вспоминал, как Гумилев заверял его, что будет жить очень долго -- «по крайней мере до девяноста лет». В тот же вечер Ходасевич услышал о начавшейся агонии Блока. Утром 7 августа Блок умер, а 10-го -- в день почитания иконы Смоленской Божьей Матери -- был похоронен на Смоленском кладбище. Принесли мы Смоленской Заступнице,/ Принесли Пресвятой Богородице/ На руках во гробе серебряном/ Наше солнце в муках погасшее, -- / Александра, лебедя чистого (Анна Ахматова). Вероятно, 25 августа Гумилев был расстрелян. Официально о казни обвиненных по «таганцевскому делу» «Петроградская правда» сообщила 1 сентября. Не бывать тебе в живых,/ Со снегу не встать./ Двадцать восемь штыковых,/ Огнестрельных пять./ Горькую обновушку/ Другу шила я./ Любит, любит кровушку/ Русская земля. Ахматова не помнила, по какому стилю проставлена дата -- 16 августа -- под автографом этих стихов. Но даже если стиль «старый», стихи эти сложились -- на паровозной площадке, где Ахматова под матерок красноармейцев прикуривала от «крупных, красных, еще как бы живых искр паровоза», -- до официального уведомления об убийстве.

После смерти Блока Замятин написал: «Блок умер. Или точнее -- убит. Убит всей нашей теперешней жестокой, пещерной жизнью». Но Блок вовсе не боялся «жестокости» и «пещерности». И смертельная тоска его последних лет росла вовсе не оттого, что он не до конца принял революцию, как пытался убедить Маяковский. («Славить ли это «хорошо» или стенать над пожарищем, Блок в своей поэзии не выбрал