Кажется, что в полоненной иронией и гламуром Москве не хватало именно Меезе. Такого вот горячего деструктивного парня, работающего в незабвенном духе старой «Риджины», где давным-давно ставил свои провокационные опыты над публикой Олег Кулик, где бурлили страсти, а энергия выплескивалась за пределы зала -- на ничего не подозревавших прохожих.

Пушистый и совсем не мягкий немец привез искусство прямого действия -- бьет по глазам и по голове. Буря эмоций на холстах напоминает сразу и об экспрессивных и диких соотечественниках Меезе, и о баловавшихся с уличным искусством американцах, и об украшавших попавшиеся под руку скалы первобытных людях. Запекшиеся взрывы красок, диковинные, вооруженные черт знает чем персонажи с огромными фаллосами (смесь Зигфрида с Эхнатоном) плотно, без пауз заполняют два зала. Запустив руки прямо в основание вселенной, Меезе чувствует себя первым, ощущающим пальцами сгустки первоначальной материи. Свежим взглядом он проверяет на прочность простые истины -- любовь, дружбу, красоту. Буквы пляшут на теле фотографий. Дорвавшись до взрослых игрушек, 34-летний художник без страха и сомнений вызывает на свет загнанные в подсознание древние ужасы, почти на глазах составляет эпосы. Как в вагнеровской опере, все самое важное происходит здесь и сейчас. На сопровождающий сотворение мира шум, гам и беспорядок жаловаться бесполезно -- фонтаны энергии бьют из самых неподходящих мест. Блестящую кожицу цивилизации, над которой трудились многие поколения, Меезе сдирает играючи -- не потому что циничен, а оттого что наивен и прост. Как дитя -- огромное, балованное и не вполне отдающее себе отчет в том, что делает.

Буквально с первых публичных шагов художника с ним носятся критики и кураторы. Тонкие интеллектуальные игры вызывают легкую оскомину, а на чистые эмоции легко и охотно подсаживаются даже самые высоколобые: искусство, для обоснования которого не нужны теории, встречается нечасто и приветствуется дружным ревом, способным напугать даже раскованных чудищ Меезе.

Немецкая почва плодовита отлично организованными бунтарями, способными прожить жизнь так, чтобы донести свою мучительную боль до окружающего мира. В отличие от патентованных российских радикалов, Меезе интересуется не идеями, а искусством. Его стремительно восходящая звезда не спотыкается о теории, активно реализуя себя на почти старомодной территории живописи и скульптуры. Бессмысленный и жестокий художественный бунт Меезе -- совершенно натуральный продукт, без примесей новейших технологий и модернистской зауми. Художник оказывается ходячим перформансом, даже если не устраивает специально представления. Его версия нового человека на голой земле -- чудище ужасное лицом и телом, но внутри, возможно, доброе: чтобы растопить некоторое недоверие зрителей к бронзовой всклокоченной скульптуре, устроившейся во дворике за галерей, художник играл с ней то как любовник с предметом страсти, то как ребенок с мягкой игрушкой -- ласкал, оглаживал, прижимал.

Пропускать через себя страхи и ужасы мира, воплощать их в жестких и мощных формах немецкие художники умеют отлично. Когда они пугают, становится действительно страшно: истины сыплются на голову как камни, эффективно уничтожая место для сомнений и раздумий. Многократно разорванные, трансформированные формы неустанно собираются в нечто еще более ужасное, непосредственное и чудовищно искреннее. Джонатану Меезе, как и его многочисленным предшественникам, мощными энергетическими ударами удается собрать из кусков давно распавшийся мир -- наружу клочками вылезают порушенные связи, потерявшиеся детали, культурные ассоциации, утратившие ценность знаки. Видимые миру слезы льются над прошлым и будущим -- в героях у Меезе архаические прототипы, эпические персонажи и патентованные злодеи: Вагнер, Сталин, Эзра Паунд. Для Москвы он выбрал «Доктора Дракулу» -- персонажа на первый взгляд не слишком актуального. Но в трэшевом бреду Меезе, где плотно склеиваются страхи, любовь, кровь, святость, позолота и новейшие западные мифы, персонаж не слишком важен -- все может стать всем.

Пресс-конференция была по-своему замечательна -- извиняясь после каждого высказывания, Меезе призвал жить не по лжи, ждать энергии с востока (к которому относит и Россию), искать истину в Средних веках, а лучше -- в палеолите. Крупный, лохматый, приветливый парень напоминал пророка -- только очень вежливого. Такой пошлет гром и молнии на головы непонятливых собеседников лишь после долгих мягких увещеваний, предварительно извинившись и улыбнувшись.