В пресс-релизе, посвященном съемкам нового фильма Александра Атанесяна под рабочим названием «Летний дождь», чаще всего употребляются слова «любовь» и «настроение». И даже если результат будет далек от «Любовного настроения» Кар-Вая Вонга (Атанесян, кстати, большой поклонник этой картины), факт остается фактом: известный российский продюсер, недавно дебютировавший в режиссуре крепким боевиком «24 часа», снимает кино авторское, нетривиальное -- кино, которого многие ждут с нетерпением.

«Летний дождь» будет закончен в феврале--марте следующего года, а на кинотеатре «Ролан» уже красуется рекламная афиша: надпись «Новый фильм Александра Атанесяна» на фоне «Новой Москвы» Пименова. Новой Москвы мы уже насмотрелись в «24 часах» -- это был город дорогих магазинов, объемистых машин с тонированными стеклами и новорусских пентхаусов. И пусть все эти красоты выглядели слегка наивно и искусственно, общее впечатление оказалось благоприятным: надо же, в России можно снимать кино, не уступающее американской категории «Б», а по актерским работам (вспомним противостояние Максима Суханова и Андрея Панина) значительно ее превосходящее. «24 часа» окупились меньше чем за год и стали рекордсменом среди отечественных фильмов по продаже кассет в Интернете и видеопрокату.

В качестве ученика и подмастерья Атанесян работал с великими режиссерами -- Тарковским, Параджановым, Рехвиашвили. Чему он у них научился, так это честолюбию. Это можно сказать уже сейчас, а об остальном будем судить после премьеры «Летнего дождя». С режиссером беседовал Алексей МЕДВЕДЕВ.

-- Как человек, совмещающий режиссерские и продюсерские функции, вы заранее думаете о прокатной судьбе фильма?

-- Безусловно. И афиши, и съемки в Александровском саду -- все это элементы рекламной кампании. Лучшая реклама -- это сплетни и слухи. Каждый продюсер должен знать первый закон шоу-бизнеса: неважно, что говорят, важно, чтоб говорили. Кинематограф в отличие от живописи или литературы не имеет права быть немассовым, не имеет права сниматься в стол, не имеет права быть положенным на полку. Давным-давно мне рассказали байку о том, как стать знаменитым. Надо пробраться на прием к английскому лорду и в разгар торжества разбить древнюю китайскую вазу. Первые полгода о тебе будут говорить: «Это тот самый Атанесян, который разбил китайскую вазу на приеме у лорда N». Вторые полгода будут говорить: «Это тот самый Атанесян, который что-то там натворил на приеме у лорда N». А всю оставшуюся жизнь: «Это тот самый Атанесян».

-- Как будет прокатываться ваш новый фильм? Будет ли это артхуасный прокат в одном-двух кинотеатрах или картина выйдет широким фронтом?

-- Я не хотел бы относить свой фильм к артхаусу, хотя и коммерческим его тоже не назовешь. Но и артхаус не исключает прибыли. Пример «Танцующей в темноте» Ларса фон Триера показывает, как вроде бы некоммерческое кино может мощно прозвучать в прокате. Что же касается «Летнего дождя», то он будет ближе к американскому арт-муви, потому что с точки зрения изобразительного ряда это картина сверхсовременная. С точки зрения ритма и отношения к внутрикадровому пространству она европейская. С точки зрения духа она абсолютно российская. А с точки зрения моей национальности она наверняка имеет какие-то армянские черты.

-- Чтобы облегчить ответ на вопрос, который наверняка вам надоел, предложу три варианта ответа. Итак, почему вы, успешный продюсер, решили попробовать себя в режиссуре? Потому что достигли в продюсерском ремесле того, к чему стремились, и продолжать стало неинтересно? Потому что не могли найти режиссера, который бы вас полностью удовлетворял? Потому что было задето ваше честолюбие -- ведь автором фильма в Европе и у нас все же считают режиссера?

-- Я выбираю все три варианта. Но есть еще один ответ, самый главный. По образованию я режиссер, а не продюсер. Я приехал в Москву в 1987 году. Будучи вторым режиссером киностудии «Грузия-фильм», поступил на высшие режиссерские курсы и закончил их в 1989-м. С тех пор я не снимал -- не потому, что не хотелось или не было возможностей, а потому, что навестил своего учителя Сергея Параджанова перед самой его смертью. Он ненадолго пришел в сознание, мы поговорили о моей семье, детях. Вдруг он спросил меня, чем я сейчас занят, и я ответил, что закончил вторую курсовую работу и готовлюсь снимать диплом. И не спрашивая, о чем я собираюсь снимать, он сказал: «Если можешь не снимать, не снимай». Я улетел из Еревана в Москву с ощущением абсолютной трагедии, потому что с уходом Параджанова рушился огромный мир. Я понимал, что перед смертью человек не может сказать случайную фразу, и задал себе вопрос: а так ли уж я хочу снимать кино?.. Но прошло одиннадцать лет, и возникли все три момента, о которых вы упомянули. Мне стало скучно заниматься продюсерством, я захотел реализовать себя в режиссуре, и я не нашел режиссера, который бы меня устроил.

-- Вы говорили о сверхсовременном визуальном ряде нового фильма. Уже по «24 часам» было заметно, что вы предпочитаете современные хай-тековские интерьеры и объекты вроде моста «Багратион». Что мы увидим в «Летнем дожде» -- стекло, бетон и полированные крышки столов, или это будет что-то новое?

-- Мы живем в такое время, когда проникновение России в мировое пространство идет очень быстрыми темпами. Я не москвич, у меня нет дорогих мне уголков в городе. Так что когда старые дома реставрируют, расселяют коммуналки, а каморки превращаются в роскошные квартиры и пентхаусы, я радуюсь. Я не говорю о вкусе -- это совершенно вторично. Многое мне нравится в современной Москве, еще больше -- нет, но главное -- это тенденция к созиданию. Конечно, Москва -- это театр кабуки в Освенциме, если говорить о ней в контексте всей России. Но и в провинции появляется что-то красивое -- как минимум на всех трассах уже есть милые бензоколонки с чистыми туалетами. Пространство кадра, которое я создаю в этой картине, и подчинено, и противоположно новой Москве. При этом мое отношение к кино было и остается неизменным: кино -- это фабрика грез, это вид искусства, которое не имеет права быть публицистичным. Игровое кино не должно быть «документальным» -- для этого есть телевидение, радио, пресса. Мое кино -- это не тот мир, в котором мы живем, а тот мир, в котором я хотел бы, чтоб мы жили. Если бы я был киллером, я хотел бы быть таким, как Максим Суханов, если бы я был наркоманом, то таким, как Сергей Новиков, а если женщиной -- то как Женя Трофимова.

-- Конечно, полированный, чистенький хай-тек смотрится в кадре здорово, но откройте мне такую тайну: почему в американском кино умеют красиво снимать самые паршивые трущобы, а в нашем кино близость к реальности оборачивается зеленой тоской?

-- Снимают по-разному. Возьмем самый простой пример -- крупный план. Когда в российском кино снимают крупный план, над головой актера оставляют достаточно большое пространство. В европейском и американском кино крупные планы снимают с обрезанной макушкой. Есть забавная версия: русское изобразительное искусство исторически отталкивалось от иконописи и всегда оставляло место для нимба. В каких бы хай-тековских интерьерах мы ни работали, если мы не поймем, что существует психология восприятия кадра глазом -- не культурная, а биологическая, -- все это будет тоской зеленой. Есть тысячи законов того, как человек воспринимает изображение. В современном российском кино огромное количество режиссеров просто этого не знают.

-- Почему?

-- Элементарное отсутствие образования. И я считаю, что все бюджетные деньги, выделяемые на кинематограф у нас в стране, должны быть направлены только на образование. Не должно государство финансировать ни одного фильма ни одного режиссера -- кроме двух-трех человек, создающих шедевры национальной культуры. Ни одной попытки всем сестрам по серьгам! Все деньги, выделяемые сейчас департаменту по кино, должны идти на кинообразование. У нас чудовищные проблемы с режиссерами, операторами, художниками, ассистентами, тележниками, осветителями и т.д. В России с трудом можно набрать три-четыре качественные группы кинопрофессионалов. Для страны со 150-миллионным населением это не проблема -- это катастрофа. Счастье, что появилась реклама, счастье, что много молодых людей работают на телевидении, снимая «Старые песни о главном» или программу «Куклы», счастье, что они могут шлифовать свое ремесло. Только на них и надежда. Я кричал, бил кулаком по столу, требовал, чтобы в моей группе не было никого старше меня. Мы мертвое поколение и должны уйти как можно быстрее. Должны прийти молодые, образованные, сильные, и тогда начнется что-то новое.

-- Вы как продюсер не встречали молодых, умных, сильных режиссеров, которым можно доверить серьезный проект?

-- Встречал, и очень часто. Сожалею, что не работает Максим Пежемский, снявший, на мой взгляд, замечательную картину «Мама, не горюй». Я рад, что запустился Алексей Сидоров -- он делает телесериал «Бригада»; очень перспективный, очень сильный, большой в будущем профессионал. Я сожалею, что уже немолодой, но, на мой взгляд, один из самых профессиональных наших режиссеров Андрей И не работает сейчас в кино. Очень много имен. Но один в поле не воин: каждому из этих людей нужна команда. К ним нужно приставлять продюсера, оператора, съемочную группу из восьмидесяти человек -- самая большая проблема сегодня.

-- Может быть, в России и мало технических профессионалов, но с актерами вроде бы проблем не было...

-- Это иллюзия. Если я спрошу вас, кто снимается сейчас в русском кино, вы назовете около пятидесяти имен максимум. При этом в Союзе кинематографистов и Союзе театральных деятелей около девяти тысяч человек актеров. А если мы зададимся целью назвать американских актеров, мы будем перечислять их до утра. Актерская проблема очень велика. Дело в том, что стандартизация актерской школы, стандартизация определенного типажа, который принимают в актерские институты, такая же старая, как и наша режиссерская или операторская школа. На кастинге для своего нового фильма я просмотрел полторы тысячи человек.

-- Как же вы все-таки нашли своих героев?

-- Я не случайно приглашал моделей -- селекционеры модельных агентств стоят перед актерскими вузами во время вступительных экзаменов, выбирают красивых девушек и говорят им: «Вы будете получать немного -- может быть, тридцать или пятьдесят долларов за один выход, но через четыре месяца вы уже будете работать». И перед девушками и молодыми людьми стоит выбор: учиться четыре года, получать стипендию восемьсот рублей в месяц, жить в общежитии -- и все это без надежды получить хорошую роль в театре или в кино; либо достичь практически того же самого, но только на подиуме, а не на сцене. А там еще и деньги за это платят. Конечно, выбор не в пользу институтов. В результате -- огромный отток молодежи в модельный бизнес.

-- Вы довольны своими молодыми актерами?

-- Я счастлив, что у всех пяти героев, кроме Инны Гомес, это будут дебюты в кино. Это блестящая команда, набирающая с каждым дублем актерское мастерство. Идеальный пластический материал -- люди, которые не просто выполняют мою волю, но и привносят в работу свою энергию, знания, талант.

-- Вы говорите о вашем поколении как о мертвом, обреченном. Чем же, по вашему опыту, отличается новое поколение?

-- Вы даже не представляете! Это другие люди. Степень несвободы моего поколения -- чудовищная. Степень нашей закомплексованности не поддается никакому психоаналитику. Степень их свободы феноменальна. Когда они едут на Кипр, в Анталью или на Маврикий, они едут не за границу -- они едут на море. В этом разница между нами. Куда бы я ни ехал, я всегда еду «за границу». Стою в очереди и думаю: «Сейчас эта рожа скажет, что у меня неправильно приклеена фотография, и я не улечу». И ведь он может это сделать! Каждый человек в форме вызывает у меня огромный протест. А у них этого нет. А если говорить о культуре, то, конечно, они необразованные, дикие, но они настолько пластичны, настолько обучаемы. Они настолько жестко понимают, что человек должен работать и реализовывать себя! Мы до 25--30 лет жили под крылышком у родителей, нас подкармливали, подпаивали, бабушки отдавали нам пенсию. А эти восемнадцатилетние дети сегодня содержат своих родителей. Это и большая трагедия, и величайшее счастье. Это другое поколение, и я, как культурный вампир, пытаюсь высосать у них это жизнепонимание, жизнеощущение. Я не очень люблю общаться с людьми старше себя. Хотя общаюсь -- это мои друзья, мои родители, коллеги. Но люблю я молодых.

Евгения Трофимова, исполнительница главной роли:

-- По жанру фильм будет мелодрамой, хотя там много и смешного. Моя героиня -- девушка из Сочи. Она приехала в Москву к своей сестре, чтобы сделать немецкую визу. По характеру она очень искренняя, никогда не скрывает своих чувств, у нее нет никаких масок. Если она хочет любить, она любит, даже если ей мешают. Именно это притягивает к ней людей. В нее очень легко влюбиться. У нее хорошая энергетика. Она очень умная, потому что всегда знает, что скажет мужчина в той или иной ситуации.