Десятидневное турне, в течение которого Вадим Репин дал концерты в Нижнем Новгороде, Казани, Омске и родном Новосибирске, закончилось двумя аншлаговыми выступлениями в Малом и Большом залах Московской консерватории. Совместный проект продюсерского агентства «Жар-птица» и компании «Филип Моррис» был обречен на успех. Давно живущий на Западе, но все еще числящийся солистом Московской филармонии, Репин относится к числу тех музыкантов, имена которых знакомы каждому российскому любителю музыки. Его помнят пухлым пионером-вундеркиндом, питомцем знаменитой школы Захара Брона, рассказы о которой бывало тревожили застойные телеэкраны. Эта память дорогого стоит. По крайней мере для российского слушателя она значит не меньше, чем высокий статус Репина в современном музыкальном мире, эксклюзивный контракт с звукозаписывающей фирмой ERATO и полученное им благословение самого Иегуди Менухина.

Двадцать четыре года из своих двадцати девяти Репин играет на скрипке. В последние годы его хрупкой подругой стала одна из лучших скрипок Страдивари («Рубин»), по мнению знатоков, повлиявшая на ее нового обладателя самым замечательным образом. Звук Репина красив без слюнтяйства и мощен без истерики. Он спокойно заполняет любого объема зал, поражая ровной, матовой, почти альтовой краской. Маленький инструмент уверенно покоится в руках симпатичного силача, доставляя каждым своим точно взятым звуком такое же физиологическое удовольствие, какое мы получаем от зрелища правильно вытолкнутой штанги.

Сам Репин любит применять по отношению к себе спортивную терминологию, сравнивая, например, свою изматывающую гастрольную жизнь с жизнью атлета, а выступления на родине (случающиеся примерно раз в год) -- с игрой на своем поле. Этот ряд сравнений стоит продолжить. Красота его игры кажется какого-то немузыкального свойства, она сродни той, которая есть в спорте. Репин играет мощно, метко и расчетливо, оставляя эмоции на откуп слушателям.

Оба сыгранных в Москве концерта не оставляли сомнений в профессионализме самого высокого толка -- здесь не найти ни фальшивой ноты, ни дурного вкуса. Тем не менее стоит признать, что в оркестровом формате в Большом зале на фоне симфонического оркестра скрипач смотрелся естественнее, чем в камерном варианте в компании с одним лишь роялем. Доставшиеся солисту партнеры также способствовали такому впечатлению. Пианист Александр Мельников, с которым Репин отыграл уже десятки программ, как ни странно, оказался гораздо менее удачен, чем впервые вставший за пульт БСО Владимир Зива.

Прежде чем отлично проаккомпанировать Репину концерты Бруха и Бетховена, дирижеру-дебютанту удалось сорвать заслуженный аплодисмент бойко исполненной россиниевской увертюрой к «Вильгельму Теллю». Мельникову же, похоже, помешала его репутация пианиста-мыслителя. Нехватку репетиций и уверенности в себе он попытался возместить неуместным радикализмом, а сочный, громковатый для небольшого зала скрипичный звук перекричать отчаянным фортепианным форте. Самым блестящим номером камерной программы (Пять мелодий Прокофьева, Седьмая соната Бетховена, Поэма Шоссона и Соната Франка) стала исполненная на бис «Цыганка» Равеля -- этот апофеоз скрипичной виртуозности, которая и предназначена для того, чтобы быть лучше всех.