Проблема социального контракта сводится к тому, что или люди договариваются между собой -- и это горизонтальный контракт, при котором государство играет сервисную роль. Или нет -- это вертикальный контракт, и тогда отношения регулируются государством.

Я хотел бы обратить ваше внимание на то, что даже страны, так сказать, классического горизонтального контракта когда-то были привержены контракту вертикальному.

Для меня несомненно, что и Россия за последние 15 лет прошла несколько точек бифуркации, когда решался вопрос о вертикальном или горизонтальном контракте. Более того, я утверждаю, что 2003 год стал в нашей истории переломным в пользу вертикального контракта и что сейчас идет быстрая регенерация институтов вертикального контракта, но это развитие неустойчиво. Могу пояснить почему. Вертикальный контракт имеет несколько возможных схем устойчивости. Я бы назвал всего две, ну, может быть, три. Ведь экономист смотрит на многие явления иначе, чем политолог. Политологи говорят -- «авторитарный режим». Экономист говорит: этот режим все равно несет в себе элементы контракта, в котором участвуют две стороны; государство не может только забирать, оно еще и отдает. Давайте разберемся, как устроен этот процесс. Вертикальный контракт отличается от горизонтального тем, что он асимметричен, там инициатива всегда находится на одной стороне, на стороне власти, которой отдали набор прав, и она эти права распределяет. Так вот, схема устойчивости вертикального контракта, обсуждавшаяся в России под названием пиночетовской (об этом писал Виталий Найшуль), такова: государство признает права собственности, гарантирует их, но при этом гражданские и политические права сосредоточивает у себя и проводит либеральные экономические реформы с призывом «потерпите, братцы». А кто не хочет терпеть, сталкивается с силой государства. Но эта модель стала практически невозможна после дела ЮКОСа, потому что гарантий прав собственности нет и нынешнее государство не в состоянии создать такие гарантии. Вторая возможная схема устойчивости такова: права собственности не гарантируются, зато гарантируются социальные права. В этом случае государство занимается поддержкой определенных групп населения под лозунгом «справедливость превыше эффективности» и сила применяется соответственно против тех, кто мешает перераспределению. Пример -- популистские диктатуры в Латинской Америке. Второй вариант у нас имел шанс реализоваться на базе дела ЮКОСа, но теперь он не имеет шансов из-за монетизации льгот в начале 2005 года. Есть еще третий механизм устойчивости, очень редкий. Это вариант, при котором инвестиции направляются в силовые структуры, которые тем самым становятся опорой устойчивости -- не потому, что они такие сильные, а потому что массовые. Но этот вариант предполагает либо успешную внешнюю агрессию, либо жесткую форму тоталитарного режима. Поэтому я и считаю его практически невероятным для России. Вообще, убеждение, что тоталитарный строй может быть построен легко, не обосновано с экономической точки зрения. Насилие требует значительных ресурсов и больших инвестиций. Например, я не знаю тоталитарного государства, не имеющего хорошо оборудованной границы. Если народ не заключен в консервную банку, то осуществлять на него серьезное давление практически невозможно. Это только один пример того, какие инвестиции потребовались бы. Я не думаю, что этот последний вариант устойчивости в России возможен, поскольку силовые структуры у нас неэффективны, а сделать их вполне эффективными, реформировать их -- дело неосуществимое. Ремонтировать пол, на котором стоишь, затруднительно. Из всего этого я делаю вывод, что мы имеем неустойчивый вертикальный контракт, и события 2005 года показывают, что уже возникают зоны турбулентности, поэтому я полагаю, что скоро вновь возникнут точки бифуркации, условия для перехода к горизонтальному контракту.