Признаюсь, из трех новых выставок МДФ я, как и большинство коллег, выбрал одну-единственную. Отдав должное профессионализму классика советской фотографии Александра Абазы, развеселив себя на презентации «Пляжного романа», фотоэссе длиною в век на тему курортного отдыха, по-настоящему был заинтригован концептуальным проектом Никиты Алексеева и Игната Данильцева «Двенадцать из Гольцхейма». Это очень чистый по воплощению и очень мудрый проект. Находясь на стажировке в пригороде Дюссельдорфа зеленом и тихом Гольцхейме, художники бродили по его тихим улочкам, любовались небом, цветами и зданиями. Потом выдумали свою мифологию города. Ко многим столбам на перекрестках Гольцхейма прикреплены стильные таблички-указатели с именами тех, кому посвящена та или иная улица. На одной табличке написано: «Юнг Штиллинг-штрассе», на другой -- «Лео-Штац-штрассе» и т.п.

Игнат Данильцев сфотографировал эти таблички, представив их знаками вечности: монументальная надпись на фоне неба или древесных крон и мощные металлические заклепки, которыми она крепится к фонарному столбу. Такая иератическая репрезентация пробуждает пиетет к слову сродни тому, который мы испытываем, глядя на надгробные плиты и памятники. В фон врезана фотография начала -- первой половины XX века -- предполагаемый портрет героя улицы. Ниже -- благородным шрифтом древних документов -- краткая летопись жизни.

Доверие к «подлинности» текста и образа сперва стопроцентное. Лишь вглядываясь в третью-четвертую «мемориальную доску», начинаешь понимать, что перед тобой итог не честных краеведческих изысканий, а шедевр в традициях московской концептуальной школы. Рафинированной игрой с текстами, именами, вымышленными биографиями, а шире -- стереотипами быта и бытия советской цивилизации увлекался Илья Кабаков. Алексеев и Данильцев позволили себе экстраполировать метод на чужой культурный контекст.

Партитура прописана тонко и изящно. Фотографии подбирались в антикварных лавках Дюссельдорфа. На них -- породистые люди. Кажется, это галерея героев новелл Томаса Манна. В их потусторонней элегантности чувствуется какая-то стильная нервозность, психопатическое что-то, чреватое общей для всей европейской цивилизации большой бедой. Под стать фото и тексты, безупречно стилизующие биопики людей времени странного, экзальтированного, а сегодня -- сданного в архив. Например, придуманный Алексеевым поэт Эрвин фон Вицлебен, как полагается поэту рубежа веков, родился в обедневшей дворянской семье, испытал влияние поздних немецких романтиков, дружил с Рильке, имел мистические видения, после обретения в старом фамильном саду куриной лапки с золотым кольцом написал поэму «Лучи из ада»; скончался в 1919 году от туберкулеза. "Художник Германн Вейль" дезертировал из армии во время первой мировой войны, стал последователем дадаистов, провозвестником концептуализма, ушел в монастырь молчальников-камедулов. "Благотворительница Эдит Штейн" пожертвовала доставшееся ей огромное состояние на создание психиатрической клиники. "Врач, лингвист и богослов Роберт Бернадис" общался с Пьером Тейяр де Шарденом, Мартином Бубером, расстрелян за участие в Сопротивлении....

Кто бы мог подумать, что удар по безупречной концептуальной архитектонике проекта нанесет неуступчивая ко всякого рода обобщениям и схемам реальность. Перед тем как писать рецензию на выставку, я почему-то решил набрать героев уличных указателей в поисковой системе Интернета. Каково же было мое изумление, когда на шесть из двенадцати гольцхеймовских героев мне была тотчас выдана подробная справка. В предуведомлении к своему проекту Игнат Данильцев и Никита Алексеев сетуют на то, что загадки судеб тех, чьими именами названы улицы, разгадать не удалось. Мол, спрашивали дюссельдорфцев, ответа не получили. В итоге -- придумали свою историю.

Так вот теперь ловлю художников за руки. Реальный Готфрид Келлер (1819--1890) -- совсем даже не архитектор, а швейцарский писатель, увлеченный материализмом Фейербаха, писал в традициях «романа воспитания». В пятидесятые годы прошлого века переводился на русский язык. Дюссельдорфец Феликс Клейн (1849--1925) -- никакой не летчик, а известный математик, членкор Германской АН в Берлине, внес большой вклад в изучение неевклидовой геометрии. Его подлинный портрет можно увидеть на Яндексе.

Бывший комендантом Берлина при нацистах Пауль фон Хазе был убит за участие в заговоре против Гитлера. За сопротивление фашизму был расстрелян и доблестный фельдмаршал (а не томный поэт-символист) Эрвин фон Вицлебен. Юнг-Штиллинг (1740--1817) не адвокат и ориенталист, а небезызвестный в масонских кругах эпохи Просвещения мистик. Его сочинения переводились русскими масонами. Наконец, Эдит Штейн (1891--1942) -- канонизированная католической церковью мученица, родившаяся в Бреслау в еврейской семье. Училась в Геттингене у Эдмунда Гуссерля. Обратилась в католичество в 1922 году. Преподавала, создала труды по философии и богословию. Была убита в Освенциме.

Проект, восхитивший всю московскую артобщественность, обернулся конфузом? Думаю, нет, хотя бы потому, что заставил задаться вопросом о границах концептуального дискурса как такового, о том, где тот порог, за которым остроумная игра в слова может обернуться скорбным бесчувствием и равнодушием к живой жизни.