Мы продолжаем обсуждение проблемы «развлекательного» и «серьезного» в современной культуре (см. «Время новостей» от 3,7,9 и 14 августа). Писатель Эдуард ТОПОЛЬ -- один из признанных «чемпионов прилавка». Суммарные тиражи его книг, как русские, так и иноязычные, исчисляются миллионами экземпляров. Литературу такого рода Эдуард Тополь называет высоким чтивом и считает, что она, как и классика, противостоит халтуре, которой завалены книжные прилавки.

-- Кем вы себя считаете -- человеком, который встал к конвейеру и «делает» продукт, или творчество для вас действительно «высокая болезнь»?

-- Любая книга у меня занимает год жизни -- поэтому их двадцать. Я получаю письма от читателей, которые требуют от меня, чтобы я написал, условно говоря, современного «Доктора Живаго». Не все темы я могу поднять, для этого нужны другие возможности -- и творческие, и материальные. Но и легких книг для меня нет. Серийного производства я не могу себе позволить. Поясню примером. Я общался с представителями криминального мира. Люди, которые украли большие деньги, ограбили кого-то, тратят их быстро. Они знают, что был миг удачи -- и нет его. Человек, который пахал и заработал копейку, тратит ее очень расчетливо. Если я двадцать лет создавал себе имя, я не могу его разменять на пустышку. Даже если это «Я хочу твою девушку» или «Свободный полет одинокой блондинки». Я сразу говорю читателю: эту книгу я написал в связи с тем, что в стране был кризис, и сейчас я не хочу нагружать вас чернухой, которая в жизни обрушилась на людей. Я хочу, чтобы вы, открыв эту книгу, вдохнули свежего воздуха.

-- Ваше имя известно ведь не только в России?

-- Мои книги к 95-му году были изданы в 19 странах -- с разным успехом, который часто зависел не от меня, а от переводчика. В Японии вышли 16 книг, в Голландии -- 14, во Франции -- 5. До начала перемен в России книг о ней в мире было издано не так уж много. Безусловными бестселлерами были книги Солженицына. Когда я впервые приехал в Америку, я попал в дом профессора-слависта Нью-Йоркского университета -- и увидел на его полках собрание сочинений Солженицына, в отличном издании. Я кинулся снимать с полок эти книги, прочитать которые до того не мог. И вдруг обнаружил неразрезанные страницы. Я, как человек непосредственный или дурно воспитанный, спросил с удивлением: как же так? Профессор ответил смущенно, что книги Солженицына, конечно же, есть в каждом доме у людей его круга, но это для них «очень тяжелое чтение». Я ездил в сабвее и сам видел, что там читают люди. И думаю, успех моих книг на Западе объясняется тем, что я был первым, кто соединил низкий жанр с глубоким проникновением в суть «совковой» жизни. С помощью детективной интриги я мог бросать своих героев из одной социальной ячейки в другую, при этом многое о России рассказывая и объясняя. Это было мое изобретение, сознательная игра. Я стал для западного читателя первым гидом по чреву монстра, которого они все так боялись. Я писал им об этом на языке, который они воспринимают, в динамике, к которой они привыкли, в самом популярном жанре.

-- Вас в сабвее читали?

-- Да, конечно.

-- А какие были тиражи?

-- Два первых тиража «Красной площади» в Америке -- по 125 тысяч экземпляров. А потом я сложил Японию, Америку и Европу, получилось больше двух миллионов, и мое самолюбие было удовлетворено, я перестал следить за тиражами.

-- Для Америки вы -- известный русский писатель?

-- Как только рухнул Советский Союз и монстр исчез, русская тема перестала интересовать широкого западного читателя. Отдельные читатели еще помнят писателя Тополя, но их мало. Моя полка с книгами на иностранных языках уже не пополняется так стремительно. Мой литературный агент очень переживает, звонит и спрашивает: «Как же ты живешь?!» Я отвечаю: «Ничего, нормально». Потому, что открылась Россия. Правда, сначала здесь была вакханалия пиратских изданий. Мой первый легальный издатель, его потом убили в Ростове -- это был период Клондайка в российском книжном бизнесе, -- он подсчитал, что только пиратских книг здесь было больше двух миллионов. И если на Западе я разговаривал с читателем через переводчика, как через аквариум, то здесь и теперь это прямое общение. Полтора месяца назад привез рукопись «Свободного полета одинокой блондинки» -- и вот перед вами лежит книжка. Я еще помню, что в ней написано.

-- Но почему на родине вас издают так скверно? Мне кажется, уважающему свое имя писателю унизительно получать свою книгу на газетной бумаге, с голой задницей на обложке. Неужели нельзя на издателя повлиять?

-- Все началось с пиратских изданий. Там царил диктат книгопродавца-лоточника. Как-то на обложке «Кремлевской жены», которую мне поднесли на подпись, я даже увидел название «Кремвлевская жена». И внутри все было так же -- а тираж улетел. Я пришел к широкому читателю не с высот Союза писателей и не со страниц литературных журналов, а просто хлынул на прилавки вместе с потоком чтива, украденного на Западе. Это и определило отношение издателей.

Я уже восемь лет скандалю, требую другого оформления. В ответ мне раньше говорили: «У нас книготорговцы не берут других обложек. К тому же если 100 тысяч проданы за две недели, на что вы жалуетесь?» Американцы в таком случае говорят: ты не можешь спорить с успехом. Но сейчас я добился исключительного права: без моей подписи обложка не уходит в печать.

-- Первые принесшие вам успех политические триллеры «Журналист для Брежнева» и «Красная площадь» были изданы под фамилиями Тополя и Незнанского. Люди, знающие и вас, и Незнанского, утверждают, что романы писали вы все-таки вместе. А потом случился конфликт.

-- Два года назад постановлением Замоскворецкого суда я признан единственным автором романов «Журналист для Брежнева» и «Красная площадь». Истец, г-н Незнанский, подал в суд на издательство «ЭКСМО» за то, что оно выпустило роман только под моим именем и в сопровождении 80-страничного литературного покаяния под названием «Паразит Фридрих Незнанский». Но я вступил в процесс на стороне ответчика, и, узнав об этом, ни г-н Незнанский, ни его представитель ни разу в суд не явились, а их адвокат отказалась от ведения дела.

Я считаю себя обязанным объяснить русскому читателю и покупателю, что писателя Фридриха Незнанского никогда не было и нет. Когда я дописываю к своей фамилии чью-то еще, у носителя этой фамилии возникают очень высокие литературные амбиции. На самом деле эти люди выступают в роли поставщиков информации, консультантов, рассказчиков. Потом, когда под этой фамилией начинают одна за другой выходить книги, рождается миф -- например, о существовании писателя Незнанского.

Те же самые люди, которые сейчас занимаются раскруткой этой фамилии, сначала обратились ко мне -- с предложением создать артель, которая каждый месяц будет писать книги за меня. А я бы получал деньги и только ставил на обложки свое имя. Когда я отказался, они пошли к Незнанскому и получили полное согласие. И «Марш Турецкого» стал реальностью. В течение девяти лет, каждые две недели, этот марш отплясывает чечетку на книжных прилавках. Целая фирма работает по производству этой ахинеи.

-- Вы знаете этих людей?

-- Я брал у этих ребят свидетельские показания, когда готовился к суду. И я придумал другую форму сотрудничества -- не литературного рабства. Я договорился, что издательство «АСТ» создает мою творческую мастерскую -- по образцу вгиковской. На книгах будет написано «Мастерская Эдуарда Тополя» и, естественно, имя реального автора. Условия я установил совсем неплохие: чтобы ребята не бегали за халтурой и не писали за Незнанского, мы платили бы им по 300 долларов в месяц -- на эти деньги молодой писатель может существовать. Я встречался с двумя десятками, если не больше, ребят из ВГИКа, с Высших сценарных и режиссерских курсов. Владимир Рушайло под эту мастерскую давал мне карт-бланш -- доступ к любым материалам МВД. И что выяснилось: талантливые ребята есть, но они не хотят работать -- они сшибают бабки.

-- Вы не предполагали, что эти ребята просто не считают вас подходящим для себя мастером? Что у них другие представления о литературе?

-- С тех пор прошло три года, но ни одного из их имен я на книжных прилавках не встречал. Один из них мне тогда сказал: «Эдуард, ну что мне ваши 300 долларов, когда я за неделю рекламы наделаю на 500». Я говорю: «Но ты же книгу напишешь, кни-гу». Не реагирует.

-- То есть ваша борьба с «литературными неграми» не увенчалась успехом. Деньги победили.

-- Да, но что интересно. Когда я встречался с ребятами, которые пишут книги за Незнанского, я открыто пытался их переманить. «Сколько ты книг написал за Незнанского?» -- «Пять». -- «Если ты действительно талантливый человек и напишешь свою книгу, но качественную, ты получишь вдвое больше -- я тебе обещаю». -- «А зачем мне это? Я книгу для Незнанского пишу за месяц. Получаю две тысячи долларов. В редакции их никто не читает -- я только несу. Зачем мне ваши проблемы?»

-- Они просто не считают свое занятие литературой. Мастерят нечто прикладное, а вы к ним со своими литературными мерками...

-- Когда я на них смотрю, я вижу себя в их возрасте. Мне хочется им помочь.

-- Я знаю многих людей, которые не читают Тополя, не знают такого писателя. Для них это трэш, мусор.

-- Это до первой прочитанной книги.

-- Герои многих ваших книг -- известные люди. Вы вступаете в личные отношения с ними?

-- Не часто, но бывает. Например, один из основных героев «Китайского проезда». Не буду его называть, собираюсь и дальше использовать его биографию. Очень талантливый, яркий, молодой, ну, не олигарх, а магнат. Человек, который себя сделал. Часть его реальной судьбы вошла в книгу. В силу его характера и темперамента с ним постоянно происходят драматические и даже катастрофические происшествия, которые так и просятся в другую книгу.

-- Я знаю, что вы намеревались написать роман о Борисе Березовском. Не складывается?

-- Понимаете, там была совсем другая идея. Автор так возомнил о себе, что пришел к персонажу и сказал: «Вы должны сделать то-то и то-то, чтобы я мог написать роман. А если так не сделаете, то я роман написать не смогу».

-- Можно огласить ваши требования к герою?

-- У него была прекрасная команда -- настоящий западный менеджмент. Мое предложение состояло в том, чтобы эти люди помогли создать национальную систему благотворительности, аналогичную американской. Я хотел, чтобы герой моей книги, достигнув значительных высот в бизнесе, повторил то, что делают американские нувориши, когда заработают миллиард. Сорос как-то сказал, что когда человек зарабатывает миллион, он думает о себе, а когда миллиарды -- он думает о человечестве. Поскольку я прочел в журнале «Форбс», что Борис Абрамович уже достиг нужных параметров, я и пришел к нему с думой о человечестве. У нас состоялся очень открытый разговор, который кончился, к сожалению, ничем. Я уверен, что тогда, после 17 августа, он совершил большую ошибку, не прислушавшись ко мне. Я помню Варшаву после падения социализма. Люди просто голодали. И тогда Януш Куронь, министр труда, взял в армии военные кухни, и с этих кухонь людям раздавали горячую кашу. Тот, кто был сыт, за кашей не стоял в очереди, она доставалась тем, кому была нужна. Такое простое решение. Отказ от помощи людям, пострадавшим от краха рубля и надежд, потом невозможно было компенсировать даже пожертвованиями семьям погибших на «Курске»...

-- Какое-то фантастическое смешение жизни и литературы. Вы требовали от своего героя, чтобы он стал хорошим, чтобы вы могли написать о нем книгу. А он не стал хорошим -- ну и что? Не достоин описания?

-- Конечно, это уникальный персонаж. И будет еще Фейхтвангер, который использует его образ -- там такие потрясающие детали... Но мне нужно было, чтобы он совершил именно этот поступок -- после всех предыдущих. Иначе я не мог. Но я-то оказался прав. История показала, что если бы он внял безумцу, то есть мне, -- он не был бы там, где сейчас находится.