Ровно 40 лет назад, 13 августа 1961 года, жители Берлина проснулись в другом городе. Его главной достопримечательностью на долгие годы стала Стена, самое знаменитое сооружение времен «холодной войны». «Антифашистский защитный вал на стыке социализма и капитализма», как на пропагандистском языке ГДР именовалась Берлинская стена, почти три десятилетия был олицетворением того, что коммунизм и свобода -- понятия несовместимые. Стена превратилась и в другой символ -- символ конфронтационной стабильности. Поделив мир, две идеологии были готовы, надежно отгородившись друг от друга, сосуществовать мирно. Неожиданное крушение Стены в ноябре 1989 года стало победой свободы над тоталитаризмом и продемонстрировало, что время закрытых систем прошло. Но за 12 лет, прошедших со дня падения Берлинской стены, европейцы так и не изобрели надежного средства предотвращения конфликтов. Как показывает опыт войн 90-х годов -- карабахской, абхазской, боснийской, косовской, а теперь и македонской, -- единственным убедительным аргументом остается сила.

В ту далекую августовскую ночь в 1.05 внезапно погасли огни у Бранденбургских ворот. Вооруженные пограничники и бойцы «добровольных» боевых дружин заняли заранее запланированные позиции вдоль всей демаркационной линии между Западным Берлином и Берлином -- столицей ГДР, как тогда называли восточную часть города. В лучах прожекторов натягивалась колючая проволока, устанавливались бетонные заграждения, в направлении «границы» тянулись колонны бронетранспортеров и военных грузовиков.

Операция по возведению Берлинской стены, которая в секретных документах ее авторов и исполнителей имела кодовое название «Китайская стена II», началась. В 1 час 11 минут восточногерманское радио внезапно прервало обычную для этого времени передачу «Мелодии на ночь» для экстренного сообщения: «Правительства стран Варшавского Договора обращаются к Народной палате и правительству ГДР с предложением ввести на западноберлинской границе такой порядок, который положил бы конец подрывной деятельности против стран социалистического лагеря и обеспечил надежную охрану вокруг всей территории Западного Берлина».

Всего несколькими днями раньше, отвечая на пресс-конференции на вопрос иностранного журналиста, шеф СЕПГ Вальтер Ульбрихт заявил, что «ни у кого нет намерения строить стену вокруг Берлина». На Западе этим словам поверили, потому что они соответствовали линии советского лидера Никиты Хрущева. Он же, как опасались в Вашингтоне и Лондоне, стремился вовсе не к отделению западной части города, а, напротив, к ее воссоединению с восточной. Естественно, под эгидой коммунистической власти. Хрущев все жестче требовал предоставить Западному Берлину статус «самостоятельной административной единицы», что Запад расценивал как отход от согласованного державами-победительницами статуса города и возможный первый шаг к аннексии.

У Ульбрихта же были свои проблемы. Чисто символическая граница между секторами в Берлине все больше превращалась в «народную тропу», по которой лишь за последние два-три года на Запад перебрались 1,6 миллиона жителей ГДР. На высших этажах руководства СЕПГ все чаще говорили об обескровливании республики. Для Хрущева, однако, это играло второстепенную роль, и восточногерманскому руководителю стоило немалых усилий убедить его в необходимости возвести «надежный заслон» на пути беженцев.

Начало операции прошло практически незамеченным на Западе. Лишь через два часа всполошился шеф западноберлинской полиции Херманн Бек. Он испугался, что «красные» начали наступление на Западный Берлин, и поднял по тревоге 13 тысяч полицейских. Около половины третьего о происходящем был проинформирован верховный представитель администрации США в Берлине Аллан Лайтнер. Выслушав информацию, он снова улегся спать и попросил его разбудить, как только появится что-то новое. Представитель ЦРУ в Берлине Джон Кенни узнал обо всем еще часом позже -- из сообщений радиостанции RIAS. В штаб-квартире ЦРУ в берлинском районе Далем все сотрудники к этому времени уже были на своих местах, но сохраняли спокойствие. Ждали возвращения Ричарда Смайзера, сотрудника военной миссии связи, которому дежурный офицер около трех часов ночи поручил проехаться по Берлину и посмотреть, что происходит.

До Вашингтона первые сообщения дошли лишь к пяти утра по среднеевропейскому -- или около полуночи по местному времени. Джон Аусланд, сотрудник берлинского отдела госдепартамента, выслушал информацию и снова отправился в постель. Спустя четыре часа на его стол легла «молния» от ЦРУ из Берлина с кодовой пометкой, означавшей срочную информацию для президента лично. Добраться до Кеннеди удалось лишь к половине первого пополудни -- он совершал прогулку на яхте с госсекретарем Дином Раском. Узнав о происшедшем, президент поначалу рассвирепел, однако быстро пришел в себя, прикинул с госсекретарем содержание сообщения для прессы и предложил Раску не отказываться от партии в гольф, на которую тот собирался отправиться после морской прогулки. «Сооружение границы в Восточном Берлине, -- говорилось в пресс-релизе президента США, -- является для всего мира зримым поражением коммунистической системы. Восточногерманский режим Ульбрихта несет перед всем миром ответственность за бесчеловечное заточение своего населения». В доверительных беседах Джон Кеннеди не скрывал облегчения. «Хрущеву не пришло бы в голову строить стену, если бы ему был нужен Западный Берлин, -- размышлял он. -- Если бы он собирался оккупировать весь город, то зачем бы ему понадобилась эта стена? Это не слишком приятное решение, но стена, черт возьми, все же лучше, чем война». Строительство стены не противоречило трем главным принципам, на которых базировалась американская политика в отношении Западного Берлина: присутствие там союзнических войск, свободный доступ в город из ФРГ и право на самоопределение его жителей. Так что оснований для энергичных дипломатических шагов не было.

Спокойствие американского президента вызвало возмущение в Западной Германии. Лишь спустя несколько дней, 19 августа, Кеннеди решается на первые символические акции: направляет в Западный Берлин дополнительный контингент из 1500 американских солдат, а также вице-президента Линдона Джонсона. Однако это уже не может ничего изменить. Бетонное кольцо протяженностью 202 км уже замкнуло Западный Берлин.