К концу фестиваля началась суета -- вчера гости и журналисты встречались с Питером Гринуэйем и Анни Жирардо, сегодня приезжают братья Дарденн и Жанна Моро... Опять возникает фантом Тома Круза, который вроде бы обещал подскочить к финальному банкету, хотя и без голливудской звезды фестиваль отлично выдерживает модный артхаусный стиль. Тем более что конкурсные фильмы куда лучше обычного -- было и есть что посмотреть. В том числе фильм «Фарфоровая кукла» Петера Гардоша (Венгрия), показанный вчера. Это три истории про маленькую деревушку, затерянную во времени и пространстве, где живут обычные крестьяне (их в основном играли непрофессиональные актеры), куда время от времени наведываются люди извне, неизменно принося с собой насилие, обман и прочее зло. Фильм снят по книге Эрвина Лазара, про которого режиссер сказал: «Если бы он писал по-русски, у него была бы мировая слава». Но он пишет на венгерском, на языке, который мало кто знает, и приходится верить на слово, что это писатель ранга Маркеса... Хотя фильм вряд ли способен передать очарование неведомой прозы, но свое обаяние у него есть, он озадачивает и чарует одухотворенной изобразительностью.

Фон достойный. Приятно, что и на нем российская картина смотрится вполне прилично. Гости «Кинотавра», из конкурса которого фильм «Космос как предчувствие» был отозван в последний момент, дружно признавались, что останься фильм в Сочи, собрал бы все призы: в отечественном контексте он выглядел бы просто отлично.

Что же касается контекста ММКФ, то вопрос не так прост, и получение главного приза не гарантировано. Увы, несмотря на убежденность венгерского режиссера в том, что русская культура прекрасно встроена в мировой процесс, реально российское кино до сих пор как-то уж слишком самобытно. И то, что фильм Алексея Учителя по качеству, продуманности, серьезности и общему уровню находится в европейском ряду, это наше достижение. Для других -- норма, от нас этого-то и ждут.

Что же касается очков личных, не командных, то мне фильм представляется самым серьезным по задачам из тех четырех, что снял Учитель. Хотя для меня очевидно, что всего обаятельнее и органичнее у него получился «Дневник моей жены», где как-то все сошлось -- и актеры, и тема, и язык...

Новая картина, которая многим очень понравилась, в то время как других насторожила, а кого-то и разочаровала, снята по повести драматурга Александра Миндадзе, до сих пор слишком связанного с Вадимом Абдрашитовым. Эта связь столь сильна, что из-под влияния давнего творческого союза не смог (или не захотел) уйти Учитель. Здесь он явно ведомый, послушно следует за Миндадзе, за плечами которого все равно видится Абдрашитов. Это, на мой взгляд, не недостаток. Напротив, любопытно смотреть, как преображаются знакомые сюжеты и мотивы, что происходит с мрачной экзистенциальной метафоричностью Абдрашитова, когда его касается свой легкой рукой стилиста Учитель.

Впрочем, все это игры критического разума, а публика, в основном не знакомая с истоками и предтечами, видит просто историю. Которая начинается в северном пограничном городе, у холодного моря, в глухой провинции, где, несмотря на 1957 год, все еще ощущается послевоенная полублатная жесткость и бедность. И все же слышно слабое дыхание нового времени, предчувствие чего-то особенного, манящего. Работающий в ресторане поваром тихий, хотя и заводной, парень по прозвищу Конек (его играет Евгений Миронов) встречает своего героя с романтичным именем Герман (Евгений Цыганов). Герман ходит в кожной куртке и матросских клешах, дерется как профессиональный боксер, плавает в ледяной воде, соблазняет женщин, укрощает шпану -- в общем, достаточно, чтобы податливый и мечтательный Конек обрел в нем идеал. Но кумир восторженному провинциальному идеалисту нужен овеянный высоким смыслом, и он готов не замечать очевидного, видя в кумире то разведчика на боевом задании, то будущего космонавта... Стать таким, как Герман, -- мечта Конька, и он отращивает усы, бросается в море и даже начинает учить английский язык. Поскольку Герман на самом деле готовит побег: его мечта -- пересечь границу и уйти на норвежском крейсере к далеким берегам. И он в свою очередь тоже подражает другому «настоящему мужчине», соседу по зоне, оставшемуся после неудачного побега навечно в лагерной земле.

Перемен мы ждем, перемен, как пел в другое время и по другому случаю известный музыкант, и перемены висят в воздухе, превращая банальные карусели в парке отдыха в тренировочную центрифугу, обычный велосипед -- в летательный аппарат, а пространство маленького города, где мало предметов и много метафор, -- в пересадочную станцию, откуда летят спутники, поезда, ракеты, плывут пароходы. И хотя пловец в открытом море никак не может догнать уходящий в туман пароход, а старательный Конек отправляется навстречу своему будущему, в котором он скорее всего станет не космонавтом, как намекает любимой, и не дипломатом, как ему обещает новая подруга, а обычным подкаблучником, все-таки время не подвело: не Коньку, так другому парню, с такой же открытой улыбкой и столь же светлой верой в большие цели все-таки выпало слетать к звездам.

Если собрать вместе все зыбкие смыслы, то история получается вполне затейливая. Но отчего-то не берущая за душу, заставляющая скоре размышлять, а не сочувствовать. Обиднее всего за Миронова: после потрясающего Мышкина в «Идиоте» в нем почти невозможно заметить что-то другое -- и эта маска, хотя и вполне тонкая, все-таки мешает разглядеть в Коньке полноценный характер. До полной победы мне не хватило чего-то невыразимого, неуловимого осадка, что не исчерпывается смыслами, даже самыми объемными.

Так что не знаю, как поведет себя жюри (особенно иностранные члены), что увидит в этой картине. Забавно, что на пресс-конференции один иностранный журналист спросил у молодых актеров, что им СССР, действительно ли они считают для себя важным прошлое, которое помнить не могут. Цыганов ответил, что родился еще при Советах и хорошо помнит первое появление киосков с кока-колой: «Ну это было то же самое -- кока-кола как предчувствие». Хороший и истинно актерский, то есть эмоционально-образный ответ: нынешнее время, чреватое кока-колой, может оказаться очень далеко от проблематики того, совсем особенного периода нашей истории, символика которого использована в картине.

И все-таки пусть она понравится жюри.