Для начала разделаемся с сюжетом, тем более что звучит он до невозможности привлекательно и многообещающе. Нищий поэт из Англии по имени Кристиан (Юэн Макгрегор) приезжает в богемный Париж рубежа веков, знакомится с Тулуз-Лотреком (Джон Легуизамо), возглавляющим банду любителей абсента, любви и свободы самовыражения, влюбляется в прекрасную куртизанку Сатин (Николь Кидман) и пишет для нее пьесу, которая сделает из танцовщицы «Мулен Руж» великую актрису. Дальше будет любовный треугольник, неизлечимая болезнь, мнимое предательство и любовь сильнее смерти. Добавьте к этому визуальную фантазию режиссера -- и получите идеальный фильм для официальных церемоний международных кинофестивалей класса «А» («Мулен Руж» открывал Канн и закрывал Москву). Ярко, броско, эффектно. Жаль только, что зовут режиссера Баз Лурман, а в фильмографии его были и такие фильмы, как «Только в танцевальном зале» и «Ромео + Джульетта».

Деньги портят не только обывателей, но и талантливых режиссеров. Спорить с этой грустной банальностью бессмысленно. Лишь у единиц, вроде голливудского вундеркинда Тима Бартона, чья «Планета обезьян» бьет в эти дни кассовые рекорды американского проката, получается снимать чем дороже, тем лучше. Австралийский вундеркинд Баз Лурман, заявивший о себе в 1992 году на Каннском фестивале, где состоялась премьера его дебюта «Только в танцевальном зале», среди этих единиц, увы, не значится.

Ограничения идут творческой свободе только на пользу -- еще одна банальность, и снова, как ни печально, неопровержимая. Когда Лурман боролся с сопротивлением материала -- расширял ограниченное пространство танцзала до размеров вселенной, наполнял свои фильмы разными затейливыми штучками, найденными в бабушкином чулане, хранил святую верность шекспировскому тексту (для современной версии «Ромео и Джульетты» он даже придумал пистолеты марки Dagger -- «Кинжал», лишь бы не менять великую строчку «Кинжал ошибся!»), получалось здорово. Ну, а когда Николь Кидман в образе феи с этикетки абсента взлетает ввысь, роняя золотую мишуру, выходит, как в компьютерной заставке или рекламе «высших ценностей». Когда влюбленный поэт и смертельно больная куртизанка распевают над крышами сказочного Парижа образца 1900 года попурри из песен самых знаменитых поп-групп -- от Beatles до U2, фильм становится подозрительно похож на капустник. И лишь когда очень хороший английский актер Джим Броудбент исполняет разухабистую версию Like a Virgin Мадонны, а потом неприлично голосит Show Must Go On, становится более-менее понятно, зачем режиссеру понадобился весь этот мелодраматический бардак.

Кажется, Лурман хотел создать гимн массовой культуре, превознести китч со всей его избыточностью и наивной наглостью. Он хотел доказать, что если нарезать всю пошлость мира кадрами не более двух секунд каждый, взболтать, размешать и подкрасить своим уникальным чувством стиля, клише оживут и еще послужат делу добра и красоты. В доказательство вкралась логическая ошибка: красота дурного вкуса -- в его анонимности, и всякое авторское щегольство ей противопоказано. А стилизация китча сама становится дурным вкусом, когда на ее создание тратится более 50 млн долларов.